Обрученные войной. Записки из семейного архива двух фронтовиков
Шрифт:
Я хорошо знал командира нашего музвзвода техника-интенданта 2-го ранга Павла Дмитриевича Колесникова, так как сам начинал свою службу под его началом. Он был старше меня на два года – невысокий, подтянутый, человек всесторонне одаренный – великолепный кларнетист, художник. До сих пор помню его рассказ о том, как он стал музыкантом. Приемные родители, заметив его тягу к музыке и живописи, решили помочь
К вечеру 6 сентября Ельнинский выступ убрался наполовину. Ельня была в наших руках. Это был первый за всю войну город, который мы отбили у немцев! А еще через двое суток наша 107-я перерезала железную дорогу и в районе Лысовки соединилась с другими нашими частями, наступавшими с востока и юга. Остатки двух танковых, одной моторизованной и семи пехотных дивизий были отброшены за реку Устром на восемь-девять километров от Ельни.
В ознаменование этой пусть небольшой, но такой морально важной победы четыре дивизии, отличившиеся в десятидневном сражении, были преобразованы в гвардейские. Чуть позже – 23 сентября – присвоили гвардейское звание и нашей 107-й, которая стала 5-й гвардейской. Знамя с черно-оранжевыми лентами нам вручили в ноябре. Это было в деревне Шутово. Стоя на одном колене, мы давали «Клятву гвардии» и целовали край знамени.
Армейский поэт Михаил Грин писал в «Красноармейской правде»:
Привет героям красной Ельни,Хвала и честь богатырям,Пусть улыбнется день осеннийСибирским доблестным войскам.К сожалению, наши историки пишут о Ельнинском сражении до обидного мало, вскользь, в общих словах. О Ельне чаще всего говорят лишь как о месте, где родилась советская гвардия.
Беру на себя смелость утверждать, что по своему значению Ельнинская операция может быть сравнима с Бородинским сражением 1812 года. Здесь так много общего: и то же время года – начало сентября, и та же близость к Москве, и та же степень нависавшей угрозы – не будь Бородина и Ельни, вражеские войска почти беспрепятственно ринулись бы прямо к столице. И так же, как войска Кутузова обескровили в столичном предполье наполеоновскую армию, так же и войска Жукова измотали передовые дивизии группы «Центр». Лишь нехватка танков и самолетов помешала нам завершить окружение фашистской группировки на Ельнинском выступе и уничтожить ее полностью. Но и без этого значение ельнинского контрнаступления чрезвычайно велико. Именно благодаря ему, одному из первых успешных наших рывков на Запад в самый трудный для нас период войны, был поднят воинский дух Красной армии, был сломан со всей очевидностью миф о неуязвимости и непобедимости германских орд. А самое главное, своим успехом под Ельней мы принудили гитлеровцев начать свое генеральное наступление на Москву в суровое зимнее время, а не сухой ранней осенью. Вот тогда-то мы их познакомили не только с хорошо организованным наступлением, но и с русским генералом «Морозом».
Двое командиров стрелковых полков из нашей дивизии полковники Батраков и Некрасов были удостоены за бои под Ельней звания Героя Советского Союза. Цена тем звездам в суровом сорок первом – особая.
Много лет спустя, читая фронтовые дневники Константина Симонова, я узнал, что писатель в те июльские дни сорок первого года был в нашей дивизии и даже передавал боевые распоряжения полковника Миронова в наш 630-й полк.
Вот как он описывает свои впечатления от дивизии. «Штаб 107-й дивизии был удачно расположен в глубоких оврагах, перерезавших холмы перед Дорогобужем. Мы оставили машину наверху в кустарнике, а сами спустились в овраг. Всюду стояли часовые. Чувствовались полный порядок и строгая дисциплина с тем оттенком некоторой аффектации и особой придирчивости, которая бывает в кадровых частях, только что попавших в военную обстановку… Два полка дивизии еще не были в боях, но третий уже участвовал в первом удачном бою два дня назад. Я сдал пакет начальнику штаба дивизии, и мы стали дожидаться командира дивизии, он брился. Через несколько минут явился он сам. Это был подтянутый, невысокий, голубоглазый, спокойный сорокалетний полковник. Он мне понравился, и я потом рад был узнать, что его дивизия стала гвардейской. (…) В дивизии чувствовался полный порядок, была отличная маскировка, землянки и блиндажи были надежно врыты в скаты холмов, по расположению штаба не слонялось ни одного лишнего человека. Как потом оказалось, это сыграло свою роль: немцы так и не узнали местоположение штаба».
Симонов внимательно следил за боевым путем сибиряков и посвятил главу нашему соединению. Как радостно мне было читать такие строки спустя 45 лет: «Именно эта 107-я, впоследствии 5-я гвардейская Краснознаменная Городокская стрелковая дивизия… особенно отличалась при освобождении Ельни. Во время октябрьского наступления немцев на Москву она оборонялась под Калугой и вышла из окружения к Серпухову. Во время нашего контрнаступления под Москвой с тяжелыми боями прошла свои первые двести километров на запад, а через три с лишним года закончила на косе Фриш-Нерунг в Восточной Пруссии».
На примере нашей дивизии писатель провел весьма показательный анализ потерь и трофеев.
В боях за Ельню с 8 августа по 6 сентября 1941 года дивизия уничтожила 28 танков, 65 орудий и минометов и около 750 солдат и офицеров противника. Сама же понесла тяжелые потери – четыре тысячи двести человек убитыми и ранеными.
В зимнем наступлении под Москвой сибиряки потеряли в боях еще 2260 человек. А вот уже в 1945-м при штурме Кёнигсберга, отбив 55 городских кварталов и захватив 15 100 немецких солдат, наше соединение потеряло 186 человек убитыми и 571 ранеными.
Так мы учились воевать. Ведь, как справедливо подметил в своих дневниках Константин Симонов, «в период первых стычек 107-й дивизии с немцами под Ельней ее практический опыт ведения современной войны был равен нулю». К концу войны 5-я гвардейская стала одной из самых опытных в боевом отношении соединений Советской армии. На ее гвардейском знамени сверкали ордена Ленина, Красного Знамени, Суворова II степени… Азы суворовской «науки побеждать» мы постигли под Ельней… Сейчас это боевое знамя находится в Москве в Центральном музее Вооруженных сил и при торжественных встречах с ветеранами войны 5-й гвардейской дивизии мне иной раз дается право выносить это родное боевое знамя и прижаться к нему лицом.
Недавно получил из Барнаула от боевого товарища фотографии, от которых защемило сердце – неповторимая молодость наша в армейских гимнастерках… На обороте фотографий подписи:
«1. Командир 2 стр. батальона 630 сп ст. лейт. Иосиф Иванович Кудашкин. В одной из рот этого б-на два бойца музвзвода рядовые Черкашин и Долгов были санитарами. В этом же батальоне были Мусохранов с Долговым – подносчиками б/п в пулеметной роте.
2. Лейтенант Федор Гордеев командир роты 2 батальона 630 полка. Именно в его роте под дер. Митино красноармейцы Андрей Черкашин и Долгов в качестве санитаров вытаскивали раненых с поля боя. Принимали участие в отражении атак фашистов. Оба уничтожили 6 солдат врага. Годреев погиб под Ельней в 41 г.»
Мстихино: месть и отвага
11 октября 1941 года на Богородицком поле советские войска предприняли попытку массового прорыва знаменитого Вяземского окружения, из которого вышли 85 тысяч человек. Из-за того что приказ был отдан слишком поздно, в плен попали 688 тысяч солдат и офицеров. Эта трагедия была одной из самых страшных в мировой военной истории.
Мы чудом успели выйти из страшного вяземского котла, в котором сгорели три армии. Особой нашей заслуги в том не было. Просто по планам высокого командования нашу дивизию успели перебросить в резерв ВГК. Судьба! Или, точнее, слепой военный жребий.
18 сентября поредевшие полки 107-й дивизии (на полях сражений остались свыше четырех тысяч наших бойцов, почти половина дивизии) были собраны на станциях Павлиново и Спас-Деменск, погружены в вагоны и отправлены в район Вышнего Волочка в резерв ВГК. А спустя сутки огненное кольцо окружения замкнулось.
22 сентября 1941 года я был контужен при бомбежке. Из ушей потекла кровь. Оглохну? Но я же музыкант. Как я буду играть глухим? Наш ротный санинструктор ефрейтор Петровский, медик из Харькова, обработал мне оба слуховых прохода какой-то шипучей жидкостью, стянул голову тугой повязкой и дал хлебнуть водки из своей фляжки. Несколько дней провалялся в санбате, пока не восстановился слух. Это было такое счастье, услышать вдруг, как барабанит дождь по оконному карнизу и даже как храпит сосед на своей койке.