Общая психопаталогия
Шрифт:
(а) Понятие бредовой идеи
Бредовая идея проявляет себя в суждениях, она может возникнуть только в процессе мышления и суждения. Термин «бредовая идея» обозначает патологически фальсифицированное суждение. Даже будучи рудиментарным, содержание таких суждений может приобретать не менее действенную форму, чем простое осознание. О нем обычно говорят как о «чувстве», которое тоже есть некое смутное знание.
Термин «бредовая идея» недифференцированно применяется к любым ложным суждениям, в той или иной мере выказывающим следующие внешние признаки: (1) этим суждениям следуют с исключительной убежденностью, с несравненной субъективной уверенностью, (2) эти суждения непроницаемы для опыта и убедительных контраргументов; (3) их содержание невозможно. Для того чтобы за этими чисто внешними признаками увидеть психологическую природу бредовой идеи. мы должны различать исходный опыт и основанное на нем суждение — иными словами, содержание бредовой идеи как живую данность и фиксированное суждение, которое по мере надобности просто воспроизводится, оспаривается или маскируется. Исходя из происхождения бредовых идей. мы можем выделить две большие группы. Идеи первой группы понятным образом проистекают из предшествовавших аффектов. из потрясений, унижений, из переживаний, пробуждающих чувство вины,
При любой истинной галлюцинации испытывается потребность оценить привидевшийся объект как реальный. Эта потребность сохраняется даже тогда, когда ложное суждение о реальности оказывается скорректированным в свете общего контекста восприятия и приобретенного впоследствии знания. Но если больной, не воспользовавшись возможностью осуществить подобную корректировку, продолжает — несмотря на известные ему контраргументы и доводы рассудка, уверенно преодолев первоначальные сомнения — придерживаться своего ложного суждения о реальности, мы можем говорить о бредовой идее в собственном смысле: такая вера уже необъяснима в терминах одной только галлюцинации. В случаях бредоподобных идей. ведущих свое происхождение от галлюцинаций, мы обнаруживаем только тенденцию к ложному суждению о реальности (или всего лишь преходящую уверенность), тогда как при бредовых идеях в собственном смысле все сомнения снимаются. Здесь действуют не просто галлюцинации, а какие-то иные психические факторы, которые мы теперь попытаемся выявить.
Содержание бредовых идей, которое больной раскрывает нам в процессе собеседования, есть всегда нечто вторичное. Мы встречаемся не более чем с привычной формулировкой некоего суждения, которое просто отличается от других суждений, — возможно, потому, что имеет другое содержание. Поэтому во время исследования мы всегда сталкиваемся с необходимостью ответить на вопрос: каково первичное переживание. из которого проистекает болезнь, и что в формулировке суждения вторично и может быть понято в свете этого переживания? Всего на этот счет есть три точки зрения. Первая вообще отрицает существование какого бы то ни было первичного бредового переживания; все бредовые идеи понятны сами по себе и вторичны. Согласно второй точке зрения, недостаток критической способности, обусловленный слабостью разума, позволяет бредовой идее возникнуть из любого переживания. Наконец, третья точка зрения предполагает существование феноменологически единичного бредового переживания, рассматриваемого как собственно патологический элемент.
Первая из отмеченных точек зрения представлена Вестфалем. Согласно этому исследователю, вначале осознается изменение, наступившее в собственной личности. — например, человек впервые надевает униформу и чувствует себя более заметной персоной. Параноики думают, что происшедшие в них изменения, различимые только для них самих, отмечаются также и их окружением. Из бредового представления о собственной заметности проистекает другая бредовая идея — будто за
тобой следят: из последнего, в свою очередь, проистекает представление, будто тебя преследуют. Конечно, такие понятные связи играют существенную роль, в особенности при параноидном развитии личности и при психозах, определяя их содержание. С этой точки зрения мы можем понять ту или иную «сверхценную идею» (uberwertige Idee) и вторичные бредовые идеи в целом, но сущность бреда как такового останется необъясненной. То же можно сказать о попытках дедуцировать бред из предшествующих аффектов — например, из аффекта недоверия: в этом случае внимание исследователя сосредоточивается не на четко отграниченном специфическом феномене (бредовом переживании), а на психологически понятных связях, дающих начало определенным упорно сохраняющимся ложным понятиям. Когда эти ложные понятия превращаются в бредовые идеи, возникает нечто новое, что также может быть феноменологически истолковано как переживание.
Вторая точка зрения основывается на том, что причина бредовой идеи — или, говоря осторожнее, предрасположенность к бреду — лежит в слабости разума. Чтобы доказать наличие такой слабости, мы всегда стремимся искать в мышлении параноика логические ошибки и промахи. Впрочем, Зандберг справедливо отмечает, что коэффициент умственного развития у параноиков ничуть не ниже, чем у здоровых людей, и что душевнобольные в любом случае имеют такое же право на алогичность, как и здоровые люди. Было бы неверно считать логически ошибочное суждение в одном случае болезненным симптомом, а в другом — чем-то таким, что не выходит за пределы нормы. На практике мы встречаем любые степени душевного расстройства без каких бы то ни было бредовых идей; с другой стороны, у людей с высокоразвитым интеллектом бывают сколь угодно фантастические и невероятные бредовые идеи. Критическая способность не ликвидируется, а ставится на службу бреду. Больной мыслит, разбирает доводы и контрдоводы, как если бы он был здоров. Высокоразвитая критика у параноиков встречается так же редко, как и у здоровых людей, но в тех случаях, когда она есть, она определенным образом окрашивает формальное выражение содержания бредовых идей. Чтобы верно понять бредовую идею, исключительно важно освободиться от предрассудка, будто она должна корениться в слабости разума. Любая зависимость от последней носит чисто формальный характер. Если после некоторого бредового переживания личность, находящаяся в полном сознании и — как это иногда случается — не выказывающая других болезненных симптомов, продолжает придерживаться бредового представления, которое все остальные признают именно таковым, и утверждает: «Это именно так, у меня нет никаких сомнений, я знаю это», — значит, мы должны говорить об изменении, затронувшем психические функции, а вовсе не о недостатке разума. В случае бредовой идеи речь идет об ошибочном представлении на уровне «материала», тогда как формальное мышление остается незатронутым. Где нарушено формальное мышление, там вслед за этим могут возникнуть ложные понятия, запутанные ассоциации и (в острых состояниях) совершенно бессвязные суждения, которые, однако, не являются собственно бредовыми идеями.
Наконец, третья точка зрения, согласно которой существует некое феноменологически особенное бредовое переживание, может служить основой для поиска того, чем может быть это фундаментальное первичное переживание.
Методологически бред может быть рассмотрен с разных точек зрения. С точки зрения феноменологии это переживание, с точки зрения психологии осуществления способностей это расстройство мышления: с точки зрения психологии творчества это продукт духовной деятельности; с точки зрения понятных взаимосвязей это мотивированное, динамическое, подвижное содержание; что касается нозологического и биографического аспектов исследования, то мы не знаем, следует ли понимать бред как разрыв в нормальной жизненной кривой (Lebenskurve) или как составную часть континуума развития личности.
б) Первичные бредовые переживания (primare Wahnerlebnisse)
Пытаясь лучше понять первичные бредовые переживания, мы рано или поздно осознаем, что не способны адекватно оценить этот совершенно чуждый нам психический опыт. Бредовые переживания остаются во многом неуловимыми и недоступными нашему пониманию. Тем не менее в данном направлении уже было предпринято несколько попыток. У больных обнаруживаются некоторые первичные ощущения, чувства. настроения, состояния сознания. Одна из пациенток Зандберга (Sandberg) сказала своему мужу: «Что-то происходит: скажи мне, что же происходит?", а когда тот спросил, что именно, по ее мнению, происходит. она ответила: «Откуда мне знать, но я уверена, что что-то происходит». Больным страшно, их охватывает подозрительность. Все приобретает новый смысл. Окружающее каким-то образом — хотя и незначительно — меняется; восприятие само по себе остается прежним, но возникает какое-то изменение, из-за которого все окутывается слабым, но всепронииающим, неопределенным, внушающим ужас свечением. Жилье, которое прежде ощущалось как нейтральное или дружественное пространство, теперь пропитывается какой-то неуловимой атмосферой («настроением», Stimmung). В воздухе чувствуется присутствие чего-то такого, в чем больной не может дать себе отчета; он испытывает какое-то подозрительное, неприятное, жуткое напряжение. Использование слова «настроение» (Stimmung) могло бы навести на мысль о психастенических настроениях и чувствах и, таким образом, стать источником путаницы: но в связи с этим бредовым настроением (Wahnstimmung) мы всегда обнаруживаем нечто, пусть совершенно неопределенное, но «объективное»: зародыш объективной значимости и смысла. Это общее бредовое настроение, при всей неопределенности своего содержания, должно быть невыносимо. Больные, очевидно, испытывают под его гнетом страшные мучения; дойти до какой-либо определенной идеи — это для них то же. что освободиться от невыносимого груза. Больные чувствуют себя так, словно они «утратили власть над вещами; они ощущают страшную неуверенность, которая заставляет их инстинктивно искать опору. Обретение опоры приносит с собой уверенность в своих силах и комфорт; это возможно только как результат формирования идеи (при прочих равных условиях то же относится и к здоровым людям). При депрессии, страхе или чувстве беспомощности внезапное ясное — пусть даже ложное — сознание реальности немедленно оказывает успокаивающее воздействие. Суждения становятся более трезвыми; чувства, возбужденные возникшей ситуацией, теряют силу. С другой стороны, нет страха хуже. чем перед неизвестной опасностью» (Hagen). Подобные переживания порождают в человеке уверенность в том, что его преследуют, что он совершил преступление, что его в чем-то обвиняют, или, наоборот, в наступлении золотого века, в преображении, в собственной святости и т. д.
Сомнительно, чтобы этот анализ был применим ко всем случаям. Иногда содержание бреда кажется совершенно ясным. Но в каждом отдельном случае остается место для сомнений в том, нашел ли больной содержание, адекватное его действительному переживанию. Поэтому нужно исследовать исходное переживание, обращая внимание не столько на содержание, сколько на чувства и ощущения — при том, что такое исследование, безусловно, будет иметь весьма ограниченный характер. Содержание может быть случайным и никак не подразумеваемым; сходное содержание может совершенно по-иному переживаться человеком, которого мы полноценно понимаем.
Представим себе, каков психологический смысл этого бредового переживания реальности в мире новых значений. Любое мышление — это мышление о значениях. Если значение воспринимается непосредственно чувствами, если оно непосредственно присутствует в воображении и памяти — значит, ему свойствен характер реальности. Восприятия никогда не являются только механическими ответами на стимулы, воздействующие на чувства; они всегда являются также восприятиями значений. Дом служит людям для жилья; люди на улицах идут по своим делам. Глядя на нож, я вижу режущее орудие. Глядя на незнакомое орудие Другой культуры, я могу не угадать его точного значения, но я могу распознать в нем объект, которому была придана осмысленная форма. Интерпретации, которые мы даем тому, что воспринимаем, могут оставаться неосознанными, но они всегда присутствуют. Первичные бредовые переживания аналогичны этому видению значений, но осознание значений радикальным образом меняется. Первичное бредовое переживание — это непосредственное знание о значениях, непреодолимо навязывающее себя. Дифференцируя чувственный материал, связанный с такого рода переживанием значений, мы можем говорить о бредовом восприятии, бредовых представлениях, бредовых воспоминаниях, оре-Довых состояниях сознания и т. д. Практически не существует типов переживания, которые нельзя было бы связать со словом «бред» — для того нужно только, чтобы в рамках двухступенчатой структуры объективного знания осознание значения стало первичным бредовым переживанием (Курт Шнайдер. Г. Шмидт).
Рассмотрим подробнее бредовые восприятия, бредовые представления и бредовые состояния сознания.
(аа) Бредовые восприятия. Спектр бредовых восприятий простирается от переживания некоего смутного значения до отчетливых бредовых наблюдений и бредовых идей отношения.
Значение вещей внезапно меняется. Больная видит на улице людей в форме; это испанские солдаты. Люди в другой форме — это турецкие солдаты. Собрались солдаты всех армий. Это мировая война (запись датирована временем до 1914 года). Затем, на расстоянии нескольких шагов, больная видит человека в коричневой куртке. Это умерший архиепископ: он воскрес. Двое в плащах — это Шиллер и Гете. Некоторые дома в лесах: весь город должен быть разрушен. Другая больная видит на улице человека и сразу узнает в нем своего давнего возлюбленного — правда, выглядящего совсем по-другому: он надел парик и вообще изменил внешность. Все это несколько странно. Один больной говорит об аналогичном переживании: «Все до такой степени четко и ясно, что во мне, несмотря ни на что, не возникнет никаких сомнений».