Обучаюсь на некромантку. Любовь не предлагать

Шахрай Юлия

Через двадцать метров мальчик останавливается и показывает рукой в сторону реки:

— Там!

На берегу лицом вниз лежит человек. Кожа у него зеленая и набухшая, поэтому сомнений в том, что он мертв, не возникает. Девочка подходит ближе, осматривает труп, какое-то время о чем-то размышляет, затем произносит:

— Сейчас я пойду искать стражей, а ты возвращайся домой — не нужно, чтобы тебя тут видели.

— Ты совсем не боишься?

— Чего?

— Трупа!

— Но он же мертв. Зачем его бояться? Бояться следует живых и зомби.

На какой-то миг в ее глазах мелькает грусть, но она сжимает кулаки и берет себя в руки. Затем решительно направляется обратно на дорожку:

— Тебе пора и мне тоже. Пока!

Разворачивается и уходит. Мальчик какое-то время стоит в нерешительности, затем на дрожащих ногах осторожно приближается к мертвецу. Стоит какое-то время, опасливо

его разглядывая, затем разворачивается и убегает в сторону дома.

Глава 27

После завтрака Элана принаряжается и уходит в город, а мы с Хартом отправляемся к Смату. К Алти приехали родственники, поэтому он с нами не идет.

В лазарете спрашиваем у вахтерши, где найти одногруппника, и она отправляет нас в левое крыло на медицинский пост.

Отделение встречает запахом лекарских снадобий. У входа за стойкой нам приветливо улыбается молодая девушка, которая рассказывает, что Смат лежит в палате номер пять и уже вполне хорошо себя чувствует — через два дня его, скорее всего, выпишут. И что нужно записать свои имена в журнале для посещений. Мы так и поступаем.

Постучавшись, входим в небольшую уютную комнату с белыми занавесками, двумя креслами и двумя койками, одна из которых пустует, а на второй со скучающим видом лежит Смат. Постельное белье белое с желтыми уточками, а сам одногруппник одет в розовую пижаму с голубыми цветочками. Наш красавчик выглядит бледным, но кроме этого ничего не выдает его недавнего состояния — взгляд острый, ясный и не особенно дружелюбный. Неуверенно произношу:

— Привет! Мы пришли тебя проведать.

— Присаживайтесь, — он кивком показывает на соседнюю кровать. — Это правда, что вы меня сюда принесли?

— Да. Тебе рассказал начальник охраны?

— Он. Спасибо! Если бы не вы, даже не знаю, как бы все обернулось.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я жив. И это отличная новость. Только вот лежать здесь — скука смертная. Совершенно нечем заняться.

— Если хочешь, можем принести тебе учебники, — улыбается Харт.

— Буду благодарен, — серьезно кивает Смат. — Тут настолько нечем заняться, что я уже даже согласен грызть гранит науки.

— Давно пришел в себя?

— Вчера вечером. Хотите расспросить меня, как я смог так влипнуть?

— Если не хочешь — не рассказывай.

— Чего уж там. Вы мне все-таки жизнь спасли. Думаю, вы имеете право знать.

Он замолкает. Какое-то время, кусая губы, что-то обдумывает, затем принимает какое-то решение и произносит:

— Ладно. Я вам все расскажу. Мой отец был графом. Однажды во время охоты он погнался за кабаном, но в запале перестал следить за дорогой и заблудился. Егеря отстали, и с ним осталась только пара телохранителей, которые не особенно хорошо ориентировались в лесу и помочь ему ничем не могли. В результате они выехали из леса и добрались до поместья барона, в котором решили переночевать, а уже утром отправиться обратно. У барона оказалось три дочери. Моя мать была младшей и самой тихой. Пока ее сестры старались всячески завоевать сердце молодого графа, она скромно сидела в сторонке. Отец потом рассказывал, что в какой-то момент их взгляды встретились и он утонул в глазах цвета штормового неба. На следующее утро, после завтрака, он пригласил барона с младшей дочерью погостить в его замке. Причем сказал, что присутствие остальных членов семьи не обязательно. Через неделю они и правда приехали и гостили в течение недели, и по истечении этого срока граф сделал моей матери предложение, которое она приняла. Они прожили три года вместе. Отец рассказывал, что очень не любил, когда к нам приезжали мамины сестры — после их приезда у нее всегда портилось настроение. Он как-то невольно подслушал их разговор и выяснил, что сестры оскорбляли и унижали мать, и после этого запретил им ее навещать. Он говорил, что мама была тихой и доброй женщиной, которая совершенно не могла противостоять грубости. А потом она забеременела мной. Беременность и роды протекали очень тяжело. Отец пригласил лучших лекарей, но они оказались бессильны, и мать умерла во время родов. Отец очень тяжело воспринял ее смерть. До пяти лет меня в основном растили няни, а его я видел очень редко. Теперь я понимаю, что он участвовал во всех военных операциях в попытках забыться — и в последнем нападении кочевников, и в стычках с нежитью. Именно в одном из таких столкновений он и погиб, потому что всегда старался оказаться в самой гуще схватки. После его смерти титул перешел ко мне. Дедушка к тому времени тоже скончался, поэтому моим опекуном стала старшая тетка. По документам она имеет право распоряжаться моим состоянием до моих двадцати лет, и в день оглашения завещания они вместе

с сестрой переехали жить в замок. Оказалось, что они все это время люто ненавидели моих родителей. Мать — за то, что она выскочила замуж раньше них. Отца — за то, что выбрал младшую сестру. Тетки сменили всю прислугу, поэтому из верных нам людей осталось только несколько военных друзей отца — по завещанию они имели право жить всю жизнь в замке с выплатой им зарплаты и занимать руководящие посты в охране. Тетки пытались их выжить, но безрезультатно. Именно благодаря друзьям отца я получил образование — они оплатили мне его из своего кармана. Так же они занимались со мной воинским искусством, но делали это втайне, потому что сестры матери такое не одобряли. В общем, моя жизнь в замке была не сахар. Сейчас мне девятнадцать, а моими опекунами они могут оставаться, пока мне не исполнится двадцать лет. В последний год они несколько раз пытались меня опоить и женить на сестре мужа старшей из теток — у меня только чудом получилось выкрутиться. Я подслушал — после женитьбы меня планировали отравить и заграбастать все мое наследство. В прошлом году у меня открылся темный дар, поэтому друзья отца посоветовали поступить в Академию Магии. Я старался быть максимально осторожным, даже в город не выходил и ел только у себя, но, как вы видели, происки этих мегер достали меня и здесь.

Харт удивленно приподнимает брови:

— Ничего себе у тебя ситуация! Но что все-таки вчера произошло? Как им удалось тебя достать?

— Когда я возвращался из библиотеки, меня окликнула девушка — спросила, не встретил ли я по пути ее подругу. Подошла ближе, а следующее мое воспоминание о том, как я очнулся в этой палате.

— Уже узнали кто она?

— Да. Первокурсница со слабым даром магии воздуха. Она уже успела убежать из Академии Магии, но начальник охраны сказал, что рано или поздно ее поймают. Если бы не вы…

Сочувственно ему улыбаюсь:

— Все хорошо, что хорошо заканчивается. Не переживай слишком сильно. Отучишься и вернешь себе свое наследство обратно.

— Не боись — мы за тобой приглядим, — с улыбкой произносит Харт, и на лице Смата расцветает неуверенная улыбка.

Невольно замираю — он и без того очень красив, но с улыбкой — совершенно неотразим. И к тому же, это первый раз за все время, когда я вижу, как Смат улыбается. Поражаюсь тому, что даже в таком антураже, глядя на него, сразу ясно, что он аристократ. Завистливо вздыхаю — хотелось бы мне чувствовать себя так же уверенно даже в такой дурацкой одежде. Неужели эти способности передаются аристократам на генетическом уровне?

До обеда мы втроем впервые за все время вполне дружелюбно болтаем, и Смат оказывается очень интересным и начитанным собеседником. Потом приходит молодая лекарка с обедом и сообщает, что нам пора, поэтому Харт обещает принести сегодня учебники и мы прощаемся. И отправляемся в столовую.

По дороге Харт вздыхает:

— Нелегкая у парня судьба. Кажись, раз богач — ешь золотой ложкой, спи в шелках и не о чем не переживай. А оно вона как выходит.

Согласно киваю:

— Теперь понятно, почему он старался ни с кем не сближаться. Видимо, опасался именно такого случая.

— И, как видишь, это было глупое решение — проще подстеречь того, кто ходит в одиночку. Но теперь я за ним пригляжу.

— Я тоже.

Во время обеда вспоминаю о задании, которое нам дала преподавательница по медитации. Набираю ложку супа, вдыхаю ароматный запах и рассматриваю прозрачный бульон с овощами, мясом и желтыми каплями жира жира, плавающими на поверхности. Желудок протестующе урчит — разглядываний ему явно не достаточно, поэтому спешу попробовать. Как и у всего, что я ела в этой столовой, вкус у супа оказывается изумительным — богатым, насыщенным, в меру острым и в меру соленым. Мясо мягкое и легко делится на волокна, а овощи просто тают во рту. С каждой новой ложкой наслаждаться супом становится все проще, потому что чувство насыщения растет, внутри живота разливается приятное тепло, а голод больше не мешает прочувствовать всю гамму вкуса. Понимаю, что в этом определенно что-то есть — словно получаешь весь спектр эмоций, а не только краешек, как это бывает, если разговариваешь во время еды. Хотя если бы еда была не такой вкусной, была бы другая история.

Булочку поедаю с таким же воодушевлением, и кажется, будто сил после обеда у меня прибавилось. Обещаю себе, что когда-нибудь обязательно повторю эксперимент.

По возвращении в комнату сажусь за учебники и погружаюсь в учебу. Через какое-то время возвращается соседка, забирается с ногами на свою кровать и с отчаянием в голосе произносит:

— Я такая дура!

Отрываюсь от книги и удивленно спрашиваю:

— Что случилось?

— Я только что бездарно профукала свой счастливый шанс поближе познакомиться с эльфом.