Обучение женщиной
Шрифт:
— Что ты можешь сказать по поводу того, что пережил, находясь в «кирпичике»? — спросила Лин.
— Странно, — сказал я. — Я ведь прекрасно знаю, что Таня не собиралась меня обмануть, что она ни в чем не виновата, но продолжаю реагировать так, как если бы она меня действительно обманула. Это же абсурд. Такого просто не должно быть.
— В этом и заключается ловушка человеческого сознания и восприятия, — объяснила кореянка. — Построение модели мира подчиняется не логике и здравому смыслу, а совсем иным законам. Ее формируют чувства, а не разум, и убеждения, возникающие в первую очередь на основе личного чувственного опыта, а не на логических заключениях.
Для твоей модели
Если ребенок сунет руку в огонь, он почувствует боль.
Этот опыт заложит в его модель мира крошечный кирпичик рефлексов и убеждений, который впредь заставит ребенка остерегаться огня не только на сознательном, но и на подсознательном уровне. В данном случае механизм чувственного формирования кирпичиков модели мира оказывает ребенку услугу.
В твоем опыте с Таней ты испытал гораздо более сильную боль, чем боль от ожога. Было бы логично сделать заключение, что доверять Тане опасно, ведь это именно она причинила тебе боль, а не какая-то другая женщина. Но механизм действия кирпичиков модели мира заключается именно в обобщении опыта и, в соответствии с этим обобщением, к выработке защитного механизма. Если бы опыт не обобщался, то ребенок мог бы заключить, что опасно совать руку именно в этот конкретный костер, но можно безбоязненно трогать пламя свечи или газовой горелки. Несовершенство чувственного формирования кирпичиков модели мира заключается как раз в невозможности избежать обобщений, которые иногда оказываются с точки зрения разума даже более, чем абсурдными, и, в результате, могут причинить человеку гораздо больше страданий, чем само событие, послужившее толчком к формированию убеждения, которое легло в основу очередного кирпичика модели мира.
— У моих друзей есть собака, — сказал я. — которую когда-то ударил метлой дворник, одетый в телогрейку. С тех пор она ненавидит всех людей, которые носят телогрейки или которые держат в руках метлу. Завидев подобного человека, она лает, как безумная, на всякий случай находясь на безопасном расстоянии и поближе к хозяину.
— В своих реакциях люди недалеко ушли от животных, — сказала Лин. — Хотя наиболее разумные из них и пытаются погасить подобные реакции, основанные на сделанных когда-то неправильных обобщениях, им, как в твоем случае общения с женщинами, удается лишь подавлять свои защитные рефлексы и до поры до времени не замечать их, но сам внутренний конфликт от этого не исчезает, и огромное количество энергии расходуется впустую, подтачивая организм и постепенно разрушая здоровье человека. А теперь давай посмотрим, как негативный опыт с Таней повлиял на твою первую встречу с Вероникой. Оставь позицию стороннего наблюдателя и вернись в медитации воспоминаний на нить твоей жизни к моменту разочарования от предательства Тани.
Я выполнил это, и чувство боли, обиды и злости снова захватили меня, правда, теперь уже с меньшей силой, чем когда я находился непосредственно в «первом кирпичике Тани».
— Не старайся подавить эти чувства и избавиться от них, услышал я голос возлюбленной. — Не повторяй ошибку, которую ты когда-то совершил. Двигайся вперед по нити жизни к моменту, когда голая Вероника набросилась на тебя.
Я сделал то, что она просила. Неясные образы и ощущения проносились мимо и исчезали где-то позади, пока я двигался сквозь время. Потом я очутился в комнате Вероники, ожидая, пока странная девушка объяснит мне, какие проблемы связаны с моей матерью.
— В нужный момент останови время, — сказала кореянка. — Это даст тебе возможность увидеть скрытые мотивы твоего поведения и вспомнить детали, которое сознание стерло из твоей памяти, чтобы защитить тебя от угрызений совести и внутренних конфликтов.
Вероника была уже в комнате, и через мгновение она бросилась на меня, целуя и шаря руками по моему телу.
Я остановил, вернее, замедлил время, так как полностью остановить его мне не удалось, как раз в тот момент, когда я оторвал девушку от себя и ударил ее. Теперь я точно знал, что я именно ударил ее, а не только оттолкнул.
— Что ты чувствуешь? — откуда-то издалека донесся до меня голос кореянки.
— Это ужасная женщина, — изменившимся до неузнаваемости голосом пробормотал я. — Она еще хуже и агрессивней, чем Таня. Она обманом заманила меня сюда, и она набросилась на меня, даже не интересуясь моими желаниями. Она отвратительна и опасна. Она хочет причинить мне вред. Я ненавижу ее и боюсь. Я ненавижу ее еще больше за тот страх и отвращение, которые она мне внушает. Я должен защищаться. Я должен выбраться отсюда любой ценой.
— Сдвинься чуть-чуть дальше по линии времени, — сказала Лин. — Что ты видишь и чувствуешь сейчас?
— Она лежит на кровати. Какой кошмар, похоже, она без сознания. Неужели это я ее ударил? Я бы никогда не смог ударить женщину. Зачем она все это сделала? Мне страшно, противно и страшно. Противно от ее поведения и от себя самого. Я не хотел ее бить. Я всегда относился к женщинам с уважением. Она лишила меня этого уважения. Мне отвратителен сам факт, что женщина может быть такой.
— А теперь ты должен увидеть еще один кирпичик твоей модели мира, который мы назовем «первым кирпичиком Вероники». Какое убеждение и какое обобщение заключено в нем?
Я прислушался к своим ощущениям, и снов а почувствовал как очередной кирпичик убеждений увеличивающимся в размерах шаром наливается тяжестью внутри меня. Все во мне протестовало, не желая принимать, не желая признавать его, отказываясь видеть то, что заключалось под его оболочкой.
— Войди в него, — мягко сказала Лин. — Пока это лишь темная часть тебя самого, и естественно, что тебе неприятно заглядывать в то, что ты не хотел бы признавать, но, поверь, когда мы закончим упражнения, все изменится. Ты сможешь смотреть на эту часть здания твоей модели мира без боли и отвращения.
Отвращение, пожалуй, было слишком мягким словом для того, чтобы описать мои ощущения, когда я вошел в «первый кирпичик Вероники». Она довершила дело, начатое Таней, разрушив с детства укоренившееся в моей душе прекрасное, пусть и чересчур идеализированное представление о женщине и возлюбленной.
Жизнь с моей матерью и, особенно, сестрой, научила меня тому, что женщины могут быть сварливыми, капризными, нетерпимыми и скандальными, но в то же время, все их отрицательные качества компенсировались в моем воображении добрым и щедрым сердцем, благородством души и глубоким чувством собственного достоинства. В том, чтобы заманить в дом совершенно незнакомого школьника и бросаться на него, раздевшись догола, было, по моему первому ощущению, нечто столь унизительное и отвратительное для всего женского рода, что меня чуть не стошнило от обиды, разочарования и отвращения.