Обуреваемый страстями
Шрифт:
Она напряженно выпрямилась:
— Я вовсе ничего не говорила по поводу своей памяти. Это целиком ваша идея. Я была так ошарашена, что просто лишилась способности связно мыслить… от потрясения…
Я грустно покачал головой:
— Вам придется придумать что-нибудь более удачное, Пенелопа.
— Что вы хотите сказать?
— Вам придется подыскать более удачное объяснение своей лжи касательно того, что вы не узнали своего бывшего мужа, Пенелопа.
Она нервно докурила сигарету, потом поднялась с кресла и подошла к окну.
— Ладно, —
— Да, шумиха и в самом деле будет не маленькая!
— Вы ничего не понимаете! — Она снова повернулась ко мне, глаза ее сверкали, рыжие волосы переливались огнями. — Ведь газетчики всегда кричат одно и то же: я — одна из ненормальных сестер-близнецов Калтерн, без излишних предрассудков и с кучей денег! И если только они разнюхают, что труп моего бывшего мужа каким-то образом очутился на моей первой передаче, с моей карьерой на телевидении будет покончено.
— Почему же? — спросил я, недоумевая.
— Потому что — хотите верьте, хотите нет — администрация телевидения невиданно консервативна и всегда поддается давлению моралистов. Труп Говарда — это, пожалуй, чересчур для их весьма умеренных в еде желудков!
— А я слышал, что вы одна из десяти самых богатых женщин в стране. И то, что вы можете заработать на телевидении в этой передаче, для вас сущие гроши. Почему же вы так обеспокоены?
— Да потому, что это мой последний шанс! — яростно выкрикнула она. — Если мы с Бруно будем иметь успех на этой местной станции, нас может заметить какая-нибудь крупная корпорация, и тогда наша карьера будет сделана!
— А почему для вас это так важно?
— Потому что я собиралась доказать всем, что я в состоянии добиться успеха в жизни сама по себе, — сказала она резко. — Добиться чего-то, что никакого отношения к моим деньгам не имеет.
— Доказать всем или кому-то особенно?
— Кое-кому особенно, — призналась она. — Теперь-то вы понимаете, почему мне так не хотелось говорить, что в гробу лежит Говард?
— Нет. — Я развел руками. — У вас нет никаких предположений о том, кому понадобилось его убивать? Кто бы мог убить его?
Пенелопа покачала головой:
— Ни малейших.
— А причина, по которой это могли сделать?
— Да нет, пожалуй. Разве только это дело рук Пруденс. Она вполне могла убить Говарда только для того, чтобы подсунуть труп в гроб и погубить мою карьеру на телевидении!
— Пруденс!..
— Это моя сестра-близнец. Мы во всем противоположны и терпеть друг друга не можем.
— Вы говорите, что не видели Говарда после развода, который состоялся шесть месяцев назад?
— Это так.
— Вы выплачиваете ему большое содержание? Так, кажется, теперь это делается?
— Ни единого цента! — Она торжествовала. — Ни одного цента!
— Вот так, одним махом, и уничтожен прекрасный повод для убийства! — сказал я горестно. — Где я могу видеть вашу сестру?
— Она живет в пентхаусе, — с досадой ответила Пенелопа. — Опередила меня на какие-то три
— Может, мне стоит поговорить с ней?
— Отлично придумано, лейтенант, а я попробую снова уснуть.
— Почему бы и нет? — вздохнул я. — Япончики выглядят весьма утомленно.
Я поднялся и пошел к двери.
— Какие у вас отношения с Бруно? — уже на пороге, оглянувшись на нее, спросил я.
— Чисто деловые. Его хобби — икебана, лейтенант! Но для меня у него чересчур горячая кровь!
— Охотно верю! — вежливо ответил я. — Так вы говорите, что апартаменты на крыше?
— Верно, — кивнула она. — И смотрите берегитесь. Пруденс ведь легко может добавить и вас к своей коллекции, лейтенант.
— Коллекции чего?
— Увидите сами!
У самой двери сидел, скрестив ноги, массивный бронзовый Будда. Я на минуту остановился перед пьедесталом и потрогал его огромный живот.
— Вы уже посадили его на диету? — спросил я ее на прощанье.
Я вышел в коридор, направился к лифтам и спустя полминуты уже стоял у двери пентхауса. Дверь была массивная, и дверной молоток оказался весьма кстати. Я постучал, и дверь распахнулась почти тотчас же. На дороге стояла роскошная брюнетка. С минуту мы смотрели друг на друга с неподдельным интересом.
— Я где-то вас видел, — сказал я.
Полные губы медленно изогнулись в улыбке.
— Ну, после такого оригинального начала мне осталось только угадать, чем именно вы торгуете, — шнурками для ботинок? — сухо произнесла она.
Она сразила меня в самое сердце. И я тут же вспомнил!
— Вы и были той самой экзотической брюнеткой, которую я видел сегодня в студии. Вы тоже наблюдали за представлением Бруно и Брунгильды. И по всей видимости, вы — Пруденс Калтерн.
— Возможно, — сказала она, — и все же я ничего не покупаю.
— Я лейтенант Уиллер, — сказал я. — Из отдела шерифа.
— Очень приятно, — проговорила она. — Не стойте так долго на дожде, лейтенант. У вас такой анемичный вид. Вы наверняка из тех, кто легко простужается.
Она собралась было захлопнуть дверь, но тут уж я с обычной своей расторопностью всунул ногу между филенкой и рамой.
Она пожала плечами:
— Что ж, уговорили.
Я прошел вслед за ней в апартаменты. Она подвела меня к отлично оборудованному бару.
— Могу я предложить вам выпить, лейтенант?
— Двойной шотландский, немного содовой, — ответил я.
Пока она готовила питье, я наблюдал за ней. Ее темные волосы были разделены аккуратным пробором точно посередине, они мягкими волнами опускались чуть ниже ушей. Лицо было умное и даже красивое. Вот только холодные зеленые глаза слишком контрастировали с чересчур полными губами. Черная шелковая рубашка, узкие белые брюки, пурпурная лента вокруг талии. Фигура у нее была такая же великолепная, как и у сестры, пожалуй, даже чуть получше. Было что-то почти языческое в высокой полной груди, выпукло обозначившейся под тонким шелком, и тут я ничуть не преувеличивал.