Обвинение в убийстве
Шрифт:
– Кле-е-е-евая рубашка.
Тим заказал водку со льдом у симпатичной рыжеволосой барменши, на которой был жилет с наполовину расстегнутой молнией.
Пара девушек зажигали на светящемся кубе танцпола. В кабинке сбоку жадная до ощущений пара лизала друг другу лица. В воздухе витали волны секса и энергии. А посреди всего этого урагана сидел Тим, неподвижный и собранный. Он заметил, что его стакан пуст, и жестом попросил у барменши еще.
Сидевшая рядом с ним девушка опиралась локтями на стойку, выгнув спину и глядя на толпу. Он случайно поймал ее взгляд и кивнул. Она улыбнулась и отошла. Два парня в мятых рубашках устроились на ее месте; лица у них были
– …мой бывший босс, Гарри… я чувствовал, что он выдохся. Почти ничего не пытался сделать для своих клиентов. Когда я начал работать в офисе государственного защитника, он занимался делом парня, которого обвиняли в убийстве. Парень говорил, что его алиби – барменша, горячая девица с рыжими волосами, где-то возле Трэкшн, которую он трахал всю ночь. Он не вспомнил, где именно. Гарри побывал в нескольких местах, ни хрена не выяснил; на следующей неделе вынесли приговор. От пятнадцати лет до пожизненного. Через несколько месяцев мы заходим сюда – и знаешь что?..
Парень указал на рыжеволосую девицу за стойкой:
– Вот она. И она помнит клиента. Проблема в том, что наш парень за два дня до этого повесился в тюрьме. Правосудие существует только для богатых. Если у тебя есть дом, который можно заложить под десять процентов, то твою задницу вытащат из тюряги и будут работать над твоим алиби. Ты весь в шоколаде. Если у тебя нет денег и твой государственный защитник не может найти рыжеволосую барменшу… тогда… – Он залпом осушил свой бокал. – Теперь я прихожу сюда, когда чувствую, что выдохся. – Барменша поставила перед ними по текиле, и он подтолкнул к ней свернутую пополам двадцатку. – Это просто моя муза.
На что его друг ответил:
– Хреновая у нас работа.
Раздался звон бокалов, они залпом выпили текилу и сидели с кислым выражением на физиономиях. Говоривший поймал взгляд Тима и протянул потную руку.
– Меня зовут Ричард. Не хотите присоединиться? – Не очень отчетливо произнесенные слова были едва слышны.
– Нет, спасибо.
– Ник, – Ричард повернулся к своему другу, – похоже, этот парень не хочет к нам присоединиться. По-моему, он считает, что он сам себе хозяин.
– Я не любитель государственных защитников. – Алкоголь развязал Тиму язык, и он тут же вспомнил, почему старался редко пить.
– Не понимаю, почему. Нам платят копейки, мы сгораем молодыми и представляем по большей части достойных порицания ублюдков. Симпатичный наборчик, не правда ли?
– Был я по другую сторону баррикад, видел, как выходят на свободу те, кто не должен выйти.
– Дай-ка догадаюсь. Ты коп. – Ричард пьяным жестом отдал честь. – Ну, офицер, я тебе вот что скажу. Сколько бы ты ни видел плачевных финалов, мы с Ником видели больше. У меня сегодня был парень…
– Меня это не интересует.
– Когда этому парню было шестнадцать, он залез в дом к своему кузену, чтобы украсть видак. – Он поднял палец. – Удар первый: он идет на футбольный матч старшеклассников, затевает перепалку, говорит сыну учительницы, что из него котлету сделает, если еще раз увидит, как тот разговаривает с его подружкой. Удар второй: непосредственная угроза нападения с целью нанесения ТТП. Это тяжкие телесные повреждения.
– Я знаю, что такое ТТП.
– Теперь удар третий, третий удар, мой друг, – это тяжкое уголовное преступление. Парнишка идет в аптеку и крадет держатель для туалетной бумаги – какой-то жалкий держатель для туалетной бумаги. Это статья 666, мелкая кража с предварительным умыслом. Незначительное правонарушение,
– Ну да. Отец его бил. А он на самом деле не хотел перестрелять всех в школе, – протянул Тим.
Ричард вздохнул:
– Не так просто. Все-таки нужно рассматривать каждого конкретного человека. Тогда можно измерить углы и расстояния между ним и его окружением. Из этого возникает перспектива. А перспектива – это именно то, что нужно, чтобы составить мнение о действиях личности, – учитывая количество выпитого спиртного, Ричард выражался последовательно. Пьянчуга с опытом.
– Как насчет мнения о самой личности?
– Оставь это Богу. Или Аллаху. Или карме. Или Великой Тыкве. В конце концов, не важно, плохой ли кто-то. Важно, что он совершил и как нам с этим быть.
– Но ведь приходится составлять мнение о людях.
– Конечно. Но что определяет строгость наказания? Что его невозможно искупить? Что преступник не раскаивается? Что он не способен участвовать в жизни общества? Никто не стал рассматривать эти факторы в деле моего клиента. Этому малышу крышка. За вонючий держатель для туалетной бумаги ему придется всю жизнь служить на зоне игрушкой какого-нибудь извращенца, – у Ричарда дрогнул голос: – Это и есть повод нашей маленькой вечеринки, приятель, – он поднял бокал. – Чествуем систему!
– Есть и обратная сторона, – сказал Тим. – Я видел, как действительно плохие парни уходили через дыры в законе. Процедура задержания. Судебные ходатайства. Обыск и захват. Это не правосудие. Это полная хрень.
Ричард сказал:
– Действительно, хрень. Ну почему у нас не может быть нормальной процедуры и правосудия? Суд подвергает полицейского публичному осуждению за… – Он замялся в поисках формулировки, – незаконный обыск и захват, или еще за какую-нибудь ерунду, и в следующий раз полицейский правильно выполняет свою работу, с полным уважением к гражданским правам и свободам. Суд проходит чисто. Парень осужден, ему выносят приговор, и все хорошо.
Ник упал вперед, стукнувшись головой о стойку. Тим подумал было, что это шутка, но Ник лежал неподвижно. Ричард этого не заметил. Он наклонился к Тиму, дохнув на него тошнотворной смесью ментолового освежителя и текилы:
– Я открою тебе маленький секрет. Государственным защитникам обычно не нравятся их клиенты. Мы не хотим, чтобы их отпустили на свободу. Мы хотим, чтобы их осудили. Однако также мы хотим, чтобы крутые полицейские вроде тебя, недолюбливающие государственных защитников, уважали конституцию, уголовный кодекс и Билль о правах. А от них, от этих прав, все отхряпывают куски – потихоньку, раз за разом. Детективы, прокуроры, судьи. Но не мы. Мы – приверженцы конституции. И мы защищаем… защищаем этот абстрактный кусок бумаги, несмотря на мерзавцев, которых представляем, и на те преступления, которые они совершили или могут совершить, когда мы их отмажем. И все потому, что какой-то осел-полицейский не заявил о своем намерении обыскать квартиру после того, как постучал в дверь и показал ордер, и тем самым поставил нас в положение, когда мы вынуждены на это указать и позволить какому-нибудь извращенцу выйти на свободу.