Обычный день
Шрифт:
Миссис Андерсон слегка вздрогнула, а мистер Андерсон плотно сжал губы, сложил руки и уставился прямо перед собой. Через минуту он сказал:
– Ты устала, Клара. Бегаешь по кругу. Тебе надо съездить в отпуск, развеяться.
– Я тут подумала, – задумчиво произнесла миссис Андерсон, – о том, как люди разговаривают. И мне пришло в голову, что, наверное, и надо повторять одно и то же, ведь тогда можно жить вместе, ни о чем не думая. – Она помолчала. – А встревожилась я так потому, что если бы люди не повторяли одно и то же, то совсем перестали бы разговаривать друг с другом.
– Поезжай в тихое местечко, – с жаром предложил мистер Андерсон. – Полежи на солнце, отдохни, поиграй в теннис.
– Мы не можем себе этого позволить, – возразила миссис Андерсон.
Она остановила машину перед домом, и мистер Андерсон устало вылез. Он прошел за женой по дорожке к парадной двери, переступил порог, повесил пальто и шляпу, вошел в гостиную и со вздохом сел. Жена захлопнула дверь.
– Жить с человеком, который вообще не разговаривает, не по мне, – произнесла она изменившимся голосом. – Даже то, что ты говоришь, лучше, чем ничего.
– Я плохо себя чувствую, – выдавил мистер Андерсон.
– Когда я сказала, что мы не можем позволить себе уехать, ты не ответил: «Жизнь слишком коротка, чтобы тревожиться обо всем», – ответила миссис Андерсон.
Мистер Андерсон вздохнул.
– Жизнь слишком коротка, чтобы тревожиться обо всем, – произнес он.
– Слишком поздно, – покачала головой миссис Андерсон. – А когда ты сошел с поезда, то не спросил, не пора ли менять моторное масло.
Она чуть не плакала.
– Я же говорил: у меня болит голова, – повторил мистер Андерсон. – И пожалуйста, убери нож.
– Сегодня утром, когда ты ушел, – повышая голос до вопля, продолжила миссис Андерсон, – я сидела и ждала, так долго ждала, а ты уехал на своем чертовом поезде без единого слова – только и бросил мне «до свидания».
– Клара, возьми себя в руки, – резко проговорил мистер Андерсон.
И это были его последние слова в жизни.
Приходите на ярмарку
После долгих серьезных раздумий мисс Хелен Спенсер решила, что на ярмарку не пойдет.
– Понятно, – рассудительно заметила она, одиноко попивая за ужином чай, – понятно, что им нужны деньги. Никто не скажет, что я не жертвую на благотворительность. Никто, – сообщила она кошке, которая долго смотрела на хозяйку и вдруг быстро коснулась мордой передней лапки. – Дело не в деньгах, я не жадная. – Кошка головы не подняла, и Хелен обратилась к чайнику: – Какой мне смысл туда идти? Буду стоять с краю, говорить всем «добрый вечер», смеяться, когда все смеются, куплю себе мороженое и, может быть, воздушный шар, и буду притворяться, что прекрасно провожу время, и, конечно, стану улыбаться миссис Миллер. – Она опустила глаза под пристальным взглядом заварочного чайника. – И доктору Атертону, – добавила она, – конечно. – Отвернувшись, Хелен быстро сделала несколько глотков.
– В любом случае, – продолжала она, обращаясь к африканской фиалке на подоконнике, – кто заметит, пришла я или нет? Он будет играть в дротики с миссис Миллер, и все станут развлекаться и танцевать на лужайке, так зачем мне идти? Я не играю в дротики. – Задумавшись на минуту, она печально улыбнулась сахарнице и заметила: – Правда, меня никто никогда не спрашивал.
Она вздохнула и, возможно, сахарница, чайник и фиалка вздохнули вместе с ней, ведь они должны были прекрасно знать, что Хелен Спенсер очень одинока и порой очень несчастна – она страдает, как все одинокие люди, которые жаждут общения и не могут легко и непринужденно вступить в группу единомышленников. Хелен Спенсер была очаровательной женщиной, ее заботам поручили пятый класс местной школы; она родилась и выросла в этом городке, и люди, знавшие ее всю жизнь, часто говорили друг другу: «Очаровательная женщина, надо бы пригласить ее на чай». В результате Хелен редко куда-нибудь ходила, а с того момента, как на деревьях в округе начали появляться первые плакаты («Сельская ярмарка, 25 июля, 7 вечера. Приходите все!»), она знала, что не пойдет. Каждый день Хелен следовала привычным маршрутом от дома до школы, на почту, в библиотеку и домой, ужинать наедине с едва ощутимой тоской в глубине души и, возможно, жалостью к себе.
Сейчас, в половине седьмого вечера, когда на ярмарке, с первыми далекими переливами смеха, доносившимися с широкой лужайки позади здания суда, где устанавливали киоски, проверяли лампочки, а разноцветные флаги трепетали на легком ветерке, Хелен молча сидела над чашкой кофе, делая вид, что не замечает перед собой нетронутого ужина. Она подумала: «Сделаю маникюр, вымою голову, лягу в постель и почитаю журнал. Я всегда смогу сказать, что простыла… если кто-нибудь спросит. И только если кто-нибудь спросит».
Заметив приближение жалости к себе, Хелен яростно тряхнула головой и произнесла:
«Вот еще глупости!»
Встала, намереваясь убрать нетронутый ужин в холодильник («Я непременно после проголодаюсь», – подумала она), и сказала кошке, которая по пути на кухню скользнула у хозяйки между лодыжек:
– Я накажу себя за жалость. Если зазвонит телефон… – Хелен помедлила с тарелкой в руке, оглядываясь через плечо на телефон, который вызывающе молчал. – Если зазвонит телефон, я отсчитаю семь звонков, и только тогда отвечу. – Она задумалась. – Шесть, – поправила она себя. – Пусть прозвонит шесть раз, прежде чем я отвечу.
И телефон зазвонил. Хелен споткнулась о кошку, поймала на лету тарелку, наткнулась на стул и сняла трубку прежде, чем раздался второй звонок.
– Да? – сказала она. – Да?
– Хелен, это Дороти Брэндон. Послушай, дорогая, ты должна нам помочь.
– Я?
– Все из-за матери Вилмы Артур. Можно подумать, она не могла это отложить.
– Что отложить?
– Падение с лестницы, конечно. Ужасное невезение.
– Бедняжка.
– Но разве нельзя было сделать это завтра? То есть, да, бедняжка, она сломала ногу, и нам всем ужасно жаль, но посмотрите, во что это вылилось, а уже половина седьмого.
– Половина седьмого.
– Вот именно! Половина седьмого! – ее голос замер. – И если ты не придешь, я просто сойду с ума. Сначала тот парень, Уильямс, забыл заказать мороженое, потом свет в мешке с мелочами не включился, а еще этот ужасный тромбонист…
– Ужас…
– У него родился ребенок, то есть у его жены, сегодня днем, и нам пришлось позвать «Рок Трио» из Южного Арлена, а мистер Френч разозлился и сказал, что не будет играть на музыкальной пиле, если придется соревноваться с джазовой группой, так что к тому времени, как я его успокоила, малыш Майкл Уиллис вознамерился управлять лимонадным киоском, а его мама сказала, что он бросил камень в окно Перринов…