Обычный день
Шрифт:
– Все верно, – кивнул он. – А кому из нас предстоит ползать в грязи?
– Кто станет пересылать твою почту? – продолжила она. – Кому теперь заводить часы и выносить каждый вечер мусор?
– Ты привыкнешь.
– Я тоже изменюсь. Стану другой – живущей без тебя, как ты стал другим – отбывающим завтра в часть.
– Так давай хотя бы сегодня побудем счастливыми! – потребовал он. – Почему мы сцепились, какого черта? Ссоримся из-за того, что завтра я ухожу в армию… это глупо!
– Мы не ссоримся, – возразила она, – ничего подобного. Тебе, конечно, хочется обнять меня, похлопать по спинке и сказать: «Ну-ну… всего-то год, подумаешь», а я не позволю. И мне не будет стыдно – просто все
– Но почему?
– Потому что только наше прощание у меня и осталось, – ответила она. – Мне придется делать все, как раньше, до скончания века. А когда меняешься, все вокруг становится другим.
– Не понимаю, – признался он. – Хочешь сказать, я теперь другой только потому, что завтра уезжаю?
– Сам не видишь? – удивилась она. – Ладно, попробую объяснить еще раз. Ты больше не просто парень, в которого я влюблена. Ты парень, в которого я влюблена и который уходит в армию. И у меня осталось всего несколько минут, чтобы с тобой попрощаться. Когда ты уйдешь, у меня ничего не останется, только ты, который ушел. И я не хочу проводить последние минуты с парнем, в которого я влюблена и который уходит в армию.
– Прости, – сказал он. – Я все равно ничего не понял.
– Вижу, – кивнула она. – Я напишу тебе письмо.
В дверь постучали, и он заметил:
– Похоже, праздник заканчивается.
– Да, – она поднялась. – Что ж…
Он подошел к двери и обернулся.
– Ты ведь не станешь плакать?
– Нет.
Она обошла его и отперла дверь, а когда он потянулся к ней, отвернулась.
– Нет, – повторила она. – Я не целуюсь с незнакомцами. Мог бы и запомнить.
Летний день
Розабелла Джемайма Хендерсон, которая умела открывать и закрывать глаза, и чьи локоны можно было завивать и расчесывать, лежала, удобно откинувшись на розовую подушку в кукольной коляске. А рядом с ней спала в игрушечной карете Амелия Мариан Доусон, которая могла по-настоящему ходить, если держать ее за руки, и могла говорить «мама» и «папа»; ее длинные ресницы отбрасывали тень на нежно розовевшие щеки. На ступеньках дома Доусонов, оставив на минуту свои материнские обязанности, Дженни Доусон и Керри Хендерсон склонились над другой любимой игрой – между собой они называли ее «цветочные люди». У Дженни светлые волосы были забраны в конский хвост, завязанный розовой лентой, а Керри, темноволосая и с каре, была в красной блузке. Керри считала маму Дженни второй самой милой мамой на свете, а папа Керри так смешно корчил забавные рожицы, что Дженни всегда попискивала от смеха.
Играя в цветочных людей, девочки строили крошечные домики из листьев и травы, а из бело-розовых бубенчиков, бутонов с куста, росшего рядом со ступеньками крыльца у дома Дженни, получались грациозные цветочные дамы. С невысокого дерева за домом Дженни они собирали зеленые стручки, из которых складывали колыбельки для цветочных детишек. Скорлупа грецкого ореха служила в домике Дженни столом, а Керри превратила обрывок серебристой бумаги в ковер.
– Моя дама идет в гости к твоей даме, – сказала Дженни и мелкими шажками перенесла розовый цветок к домику Керри. – Как поживаете, миссис Браун? – спросила розовая дама. – Я пришла к вам на обед.
– Хорошо, а вы, миссис Смит? – отозвалась белая дама Керри, бросаясь к входной двери. – Проходите, пожалуйста, садитесь в гостиной с серебристым ковром, а я подам обед.
Розовая и белая дамы опустились на стулья из листьев, а между ними Керри положила розовый лепесток с двумя ягодами.
– Не желаете ли мороженого? – осведомилась белая дама. – И еще пирога и печенья? Я все испекла сама.
– Большое спасибо, – поблагодарила розовая дама. – Очень вкусно.
– Послушай, – сказала Керри уже за себя, а не за розовую даму, – моя мама и правда испекла сегодня печенье.
– Так пойдем к тебе в гости, – предложила Дженни.
– Попросим у нее печенья с молоком, – согласилась Керри.
Оставив розовую и белую дам за обедом, а Розабеллу и Амелию крепко спящими у ступенек, девочки пошли по дорожке, задержавшись на минуту, чтобы рассмотреть крошечное существо, которое Керри сочла, скорее всего, долгоножкой, а Дженни была почти уверена, что перед ними новорожденная гусеница, и еще раз остановились на тротуаре, раздумывая, затормозит ли показавшаяся на улице машина. Когда же автомобиль проехал мимо, девочки медленно зашагали к дому Керри. Через живую изгородь между домами Керри и Дженни была протоптана тропинка – по ней ходили мама Дженни, мама Керри и их отцы туда и обратно, а Керри и Дженни всегда сворачивали на тротуар – ведь они никогда никуда не спешили.
Мама Керри действительно испекла печенье, но приближалось время ужина, и девочкам дали только по одному сладкому кружочку. Осторожно откусывая маленькие кусочки по краям, чтобы продлить удовольствие, они вышли из дома Керри и медленно отправились обратно.
– Я больше не хочу играть в «цветочных людей», – сказала Дженни.
– И я не хочу, – согласилась Керри. – Можно попрыгать в классики.
– Классики у меня только на пятнадцатом месте среди любимых игр, – возразила Дженни. – Давай лучше попрыгаем через скакалку.
– Прыгать через скакалку – у меня на пятнадцатом месте. Давай поиграем в танцы.
– Давай порисуем цветными карандашами.
– Или влезем на ореховое дерево.
– Или поиграем в танцы.
Керри задумалась.
– Давай навестим Макки, – предложила она.
– Да. – Дженни так энергично кивнула, что длинные волосы упали ей на лицо. – Сходим к Макки.
Мелкими легкими шажками они шли по тротуару, откусывая понемногу печенье.
– Мы давно не навещали Макки, – сказала Дженни.
– Может быть, Макки мечтает, чтобы мы к ней зашли.
– Может быть, Макки грустит, оттого что мы давно у нее не были.
– Прошло столько дней с тех пор, как мы ходили к Макки.
Не сговариваясь, они одновременно начали подскакивать на ходу. Всякий раз примерно в это время они начинали подскакивать, не спрашивая друг дружку, и так и скакали, пока не миновали подъездную дорожку к дому Браунов, где тротуар был весь в трещинах. Там они пошли обычными шагами, по очереди обходя яму, и опять рядом, до самого угла, где и повернули. Миновали пустующий участок, где как-то раз, поздним вечером жившие по соседству большие мальчишки развели настоящий костер, как бойскауты, и пекли картошку, а Керри и Дженни смотрели на них с тротуара, и каждой досталось по поджаренной маршмеллоу, липкой, но очень вкусной пастилке. Пустой участок принадлежал Браунам, но все большие мальчишки играли там, а когда выстроили что-то вроде шалаша, то девочек к себе пускать перестали. Дженни и Керри не разрешалось ходить на свободный участок, ведь они были совсем маленькие, но гулять по тротуару вдоль домов им позволяли при условии, что ни одна из них ни шагу не сделает на улицу. Когда шел дождь, и вода, бурля, бежала по сточным канавам, а большие мальчишки строили запруды и пускали кораблики из деревяшек и листьев, Дженни и Керри все равно запрещалось сходить с тротуара на проезжую часть. И это было совершенно справедливо. Вот вырастут Дженни и Керри, тогда и станут играть в бегущей по канаве воде, ходить на целый день в школу и строить снежные крепости на пустующем участке. А пока Дженни и Керри маленькие, им совершенно законно разрешается обходить весь квартал по тротуару и гулять с кукольными колясками, а вот на улицу – ни ногой.