Обыкновенное чудо исцеления. Непридуманные истории из жизни православного
Шрифт:
Пожарский: Опять в дыму весь горизонт,
Уж не враги ль добычу шарят?
Минин: Нет, князь, в Москве идет ремонт,
Асфальт в котлах больших то варят.
Пожарский: А кто подрядчик у них тут,
С рабочим возится народом?
Минин: Вишь, нэпом,
Из басурман, наверно, родом.
Карикатура запомнилась как ярко отражавшая начало восстановления городского хозяйства Москвы после разрухи. Промышленность и торговля быстро возрождались и расширялись. Но безработица была большая, осложнявшаяся приливом в Москву населения из деревень и других городов. Полки в магазинах буквально ломились от изобилия всевозможных промтоваров и продуктов высокого качества, без каких-либо примесей. На рынках и огромных базарах тоже полно всякой всячины по магазинным и даже более низким ценам.
Было очень тяжело осознавать, что люди специальностей, сходных с моею, находясь на работе, пользуются всем этим, а я только хожу и смотрю на это изобилие. Я мог купить лишь самое скудное из пищевых продуктов, и то лишь благодаря тому, что получал пособие по безработице в размере пятнадцати рублей в месяц. О покупке чего-либо из промтоваров можно было только мечтать. Мой отец получал небольшую зарплату. Это несколько облегчало мое положение, но до невыносимости переживалось, что я, двадцатилетний парень, который должен был бы помогать отцу, сижу на его шее и осложняю жизнь семьи.
Воскресенские (Иверские) ворота с Иверской часовней. Фотография нач. XX в.
А, пожалуй, самым страшным для меня было ощущение отрешенности от работы, какой-то неприкаянности, лежавшей тяжелым камнем на сердце. Дни тянулись томительно долго. Раз в месяц я ходил отмечаться на бирже труда, но каждое такое посещение лишь отягчало мое состояние: на горизонте не было никакой надежды на скорое получение работы. Наоборот, число безработных по моей специальности увеличивалось, по другим специальностям и даже по подсобным рабочим тоже стояли большие очереди у окон биржи труда. Положение становилось просто кошмарным.
Мне кажется, теперь вам понятно, что лучше: быть безработным или ожидать летной погоды. На этом я, пожалуй бы, закончил свой рассказ, но хочется дополнить его необычным случаем, оставившим глубокий след во всей моей последующей жизни.
Было начало сентября. В подавленном состоянии я сидел однажды дома. Во входную дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла прямая, бодрая старуха. На голове платок, повязанный по-монашески. Лицо круглое, большие выразительные глаза с глубоко проникающим взором. Длинная одежда. В руке костыль, котомка сзади. Во всем ее облике виделась необыкновенная крепость и воля. Старуха вошла в кухню, положила три поклона с крестным знамением перед иконой, поклонилась мне и сказала:
– Дай мне, молодец, испить воды.
Я почерпнул ковшом воды в кадке (водопровода тогда у нас еще не было) и подал старухе. Она опять перекрестилась и, сделав три больших глотка, возвратила мне ковш.
– Что, молодец, тяжело на сердце-то?
Я смутился, не зная, что ответить.
– Плохо без работы, – продолжала старуха, – а ты не отчаивайся, пойди к Иверской, поставь за пятачок свечку перед иконой Богоматери и помолись усердно, со слезами. Пес я буду, если Божия Матерь тебе не поможет. Даст Она тебе работу.
С этими словами старуха перекрестилась на икону и, сказав: «Спаси тя Христос за корец воды», – вышла.
Я был ошеломлен и не знал, что делать, но машинально бросился за ней и спросил:
– Как ваше имя?
– Странница Пелагеюшка, – ответила она, удаляясь.
Поняв, что разговор окончен, я стоял в раздумье.
Конец ознакомительного фрагмента.