Обыкновенный дракон

Эфф Юлия

Муж ждал ответа, ликтор тоже. И она обманула. Да, малышей было двое, но «второй пострадал от материнских переживаний. Придёт время, и мёртвый плод появится вместе с последом – в этом ликторы пусть не сомневаются».

Жаль, что пришлось обмануть супруга, впрочем, он, кажется, догадался о задуманном, иначе с чего бы при каждой встрече, говоря про скорое освобождение, дополнял свои «успокаивающие» речи противоречивыми фактами:

– Потерпи, Авала, скоро всё закончится, и мы уедем на наш остров. Киваруиды-эве уже там, и, говорят, довольны. Илус купается в море каждое утро и благодарит Либериса за милость. Ликторы… – муж покосился на безмолвного жреца, выпившего час назад кровь его, Сальватора, и оттого понимающего не только все слова, но и все оттенки их значений. – Ликторы и там есть, но это больше для безопасности драконов.

– Как Илус-эве чувствует себя после расставания с малышами? – горько усмехнулась тогда Авала, прекрасно понимая намёк. Илус боялась воды: в детстве её чуть было не унесло в смертельный водоворот, если бы не подоспевшая на помощь мать…

Эта знакомая, отдавшая недавно два новорожденных яйца, действительно покинула пещеру, рыдая от некоторого облегчения и счастья, ведь теперь она могла вернуться в человеческую ипостась и жить дальше, подобно другим алатусам, принёсшим присягу самозванцу. Да, без возможности создавать порталы и летать, но всё же находиться на относительной свободе.

– Киваруиды молоды, они родят ещё, – морозным тоном ответил супруг.

Илус была юна – чуть больше ста лет. Но в клетке даже глупые птицы редко делают кладки. Сможет ли Илус-эве пережить боль многомесячного одиночества в драконьей ипостаси и потерю детей? Что, если всех дракониц, решивших рожать алатусов, будут снова и снова заключать здесь, словно овцематок в овине?

– Ты видел малышей? Кто за ними ухаживает? Как их воспитывают?

Сопровождавший мужа ликтор, который до этого стоял с опущенной в капюшоне головой, поднял её и расцепил руки, собираясь жестом закончить свидание. Тема, очевидно, была запрещённой. И Сальватор торопливо ответил:

– Говорят, хорошо, и малыши ни в чём не нуждаются.

Когда состоялся этот разговор, Авала уже не помнила точно. Удачный переворот Либериса состоялся в те дни, когда у Авалы-женщины давно перестали идти регулы и она набралась духа перед многомесячным вынашиванием своих детей.

Ни мига не сомневалась – она вытерпит, вынесет свою материнскую долю, как-нибудь проживёт в драконьей сути год. И за первые двадцать дней малыши так стремительно набрали вес, что разорвали бы её изнутри, реши она вернуться в человеческую ипостась – ни одна женщина не выдержала бы такого груза.

А потом опасно долго – целых два дня! – она с Сальватором не верила слухам, дошедшим до их острова. Но письмо от Либериса, провозглашённого королём после смерти королевы, было таким тёплым и уважительным, что они, словно малые дети, которых поманили сладостями, бросили остров и полетели в Аалам. Их соседи оказались умнее – порталом ушли в Алатерру, или, может, в другой мир, где затаились до безопасных времён.

В Ааламе всё решили за неё – обручья и цепь из ираниума, металла, который не плавило даже драконье священное пламя. Казематы Драконьи Пещеры, место, куда раньше прилетали просто выспаться и побыть в покое, теперь стали тюрьмой для беременных дракониц.

Сколько здесь было женщин, Авала могла догадываться по многочисленным приглушённым, доносящимся из соседних пещер, вздохам таких же, как она «счастливиц», «будущих мамочек».

****

Драконы поют своим детям, но не только для них и ради них. Попробуй просуществуй в ипостаси дракона целый год! За это время можно забыть и человеческий язык, и вообще разучиться общаться с людьми. Именно поэтому дракониц на сносях всегда сопровождают супруги – уходят от государственных дел, берут с собой как можно больше прислуги на один из многочисленных небольших островов мира Алатуса.

Будущих матерей, изменившихся в размерах, продолжают холить, как если бы они оставались обыкновенными женщинами, привыкшими к неге и комфорту, – чешую скребут до блеска, натирают благовониями; блюда чаще приготовлены на огне, сырыми подаются только овощи – чтобы эве не увлеклась вкусом сырого мяса. И каждый день ей читают книги, а она поёт песни своим неродившимся малышам. Все знают: здоровый маленький алатус – залог безопасности этого мира, на который никто не смеет нападать. А мудрость, которую мать прививает своим детям ещё в утробе, должна будет сохранить их разум для долголетия, которое слабых развращает.

Здесь, в Драконьих Пещерах, ни о здоровье матери, ни о душах будущих алатусов не заботились. С первого дня стражи приносили и бросали небрежно на пол сырые бараньи туши, к тому же неразделанные, и Авала, поголодав, научилась подавлять тошноту, заставляя себя съедать, пока не протухло, принесённое мясо и немытые высыпанные из мешка корнеплоды. Ради детей, которые не ведали о происходящем.

Дважды по часу в день, когда слуги в долине качали насос, поднимающий воду из реки, она лилась тонкой грязной струйкой по желобкам: в Драконьих Пещерах отродясь не было влаги. Эта же вода уносила нечистоты по другую сторону скал, и оттого в одном углу всегда было сыро, как ни старалась Авала высушить его огнём.

А разговаривать, утешать и тем более развлекать её никто не собирался. Первые дни были самыми тяжёлыми, и она отказалась есть и пить, пытаясь массой тела разнести пещеру и выбраться самой или завалить её с остальными – тогда к ней привели супруга, и она выторговала себе право раз в месяц видеться с мужем, до дня родов, на которых он должен присутствовать. Авала-эве должна быть уверена в том, что Либерис держит своё слово, и с Сальватором всё в порядке.

Если бы ей удалось хотя бы на миг уговорить снять оковы из ираниума, усиленные теневой магией! Она не стала бы больше раздумывать – в пещере создала бы портал, сначала до долины, чтобы там набраться силы ветра. И потом уйти далеко, в мир свободы… Сальватор бы понял её, если бы Авала не смогла забрать его с собой. Потому что оба знают: нет ничего важнее потомства, гарантов их будущего и будущего мира драконов, который перевернулся с ног на голову благодаря алчности одного недоделанного правителя и его лицемерных жрецов.

Но магия ликторов, заточенная в металле, не ослабевала, а будто бы, наоборот, становилась сильнее. Возможно, оттого, что Авала начинала забывать свою главную ипостась – человеческую, превращаясь в животное, сильное, но обречённое на покорство.

И всё же солнце посылает свои лучи даже в самые мрачные дни.

В начале заточения, когда ей показалось, что она больше не выдержит – пусть её разорвут собственные дети, но она прекратит страдать, – где-то приглушённая раздалась песня матери, другой заключённой. Слёзы покатились из драконьих глаз, вымывая животное равнодушие, и Авала, выплакавшись, взяла себя в руки, если можно было так выразиться.