Обжигающая любовь
Шрифт:
Тариз поднялся со стула, направился к сундуку из черного дерева и достал оттуда гильзу, которую недавно вынул из окровавленных одежд Шарифа. — Посмотрите.
Тэмпл содрогнулась, когда, взглянув на гильзу, увидела клеймо «Дю-Пи».
— Эта гильза была в руке Шарифа, когда мы нашли его и его мать в пустыне, — объяснил Тариз. — Люди Хусейна убили родителей Шарифа при помощи оружия, произведенного на заводах, принадлежащих вашим родным.
— Господи, нет.
— Презренные турки — безжалостные убийцы. Они замучили и убили многих наших людей. Оружие у них
— Да, это так.
— Вот поэтому Шариф вас и похитил. Он отправил человека послать телеграмму вашему дяде, зная, что последний сделает все возможное, чтобы облегчить вашу участь. Шариф был уверен, что ради вашего спасения сэр Джеймс распорядится прекратить отгрузку оружия туркам. — Тариз вздохнул. — Как нам теперь известно, телеграмма не дошла до адресата.
Тариз поднялся, ласково похлопал молодую женщину по плечу и сказал:
— Если понадоблюсь, я буду недалеко от шатра.
— Подожди, Тариз, — попросила Тэмпл. — Скажи, что значит «Нэкседил»?
— Моя красавица, — улыбнулся тот.
После ухода Тариза Тэмпл еще долго сидела, перекатывая на ладони гильзу. Шариф застонал, и Тэмпл словно забыла обо всем. Она снова взяла его ладони в свои, принялась целовать и приговаривать, как она любит его, как беспокоится о нем. Она всегда будет любить своего спасителя. Сможет ли он ответить на ее чувство? Хоть немного?
Тэмпл провела всю ночь с раненым шейхом. Она гладила его, целовала, шептала слова любви.
На рассвете шейх открыл глаза, вернувшись из небытия. Он увидел склонившееся над ним полное любви и сострадания лицо Тэмпл.
— Любовь моя, слава Богу, ты проснулся.
— Как ты назвала меня? — слабым голосом спросил Шариф.
— Любовь моя. Шариф, ты моя любовь, хочешь ты этого или нет. Я люблю тебя сейчас и буду любить всегда.
— Нет, Тэмпл, ты не можешь любить меня. Я не позволю тебе любить себя.
— Я не спрашиваю твоего разрешения.
— Разве ты забыла? Я ведь похитил тебя!
— Я ничего не забыла. Это просто не имеет значения.
— Я был жесток и безжалостен.
— Ты рисковал жизнью, чтобы спасти меня.
— Наши культуры…
— Что же наши культуры? — лукаво переспросила Тэмпл.
— Ты американка, я араб.
— Нет, дорогой, ты англичанин. Более того — английский лорд.
— Да… но я ведь живу, как араб, — нахмурился Шариф.
— Я схожу за доктором, — улыбнулась Тэмпл. — Отдыхай, дорогой, а когда ты немного поправишься, я уговорю тебя снова любить меня.
Глава 42
Шейх, стоял в тени огромного полотнища недалеко от шатра. Лицо его перерезали глубокие морщины, взгляд его был прикован к темной точке на горизонте.
Час пришел. Сегодня она его покинет. Сегодня утром…
Шариф ухватился за спасительный шест: у него все еще болела раненая,
Шариф, вздохнул и вынул сигару из кармана белой льняной рубашки. Втянув дым, он — в который уже раз — принялся убеждать себя в том, что поступает правильно. Он должен думать о благе Тэмпл. Ее счастье должно быть для него важнее собственного благополучия.
Всю минувшую ночь он потратил на то, чтобы убедить в этом Тэмпл. Он говорил ей, что она и ее семья принадлежат другой стране, там живут ее друзья; что у них не может быть общего будущего, ведь она американка, а он араб вне зависимости от того, чья кровь течет в его жилах.
Он отсылал ее прочь. Дни и ночи, проведенные с этой женщиной, были самыми счастливыми в его жизни. И самыми мучительными. Всегда решительный, он превратился в мятущегося, нервного, выжидающего человека. Едва он принимал твердое решение отправить ее на родину, как тут же откладывал его исполнение, потому что не мог расстаться с улыбающейся, преданной Тэмпл. Тэмпл ухаживала за ним, как самая заботливая сиделка, меняя окровавленные повязки, успокаивая его, ласковым словом. Когда он засыпал, то неизменно слышал ее слова:
— Когда проснешься, я буду с тобой. Я никогда тебя не оставлю.
Она развлекала его, как могла. Она сулила ему свою любовь, когда он поправится.
Наконец Шариф смог встать с постели. Вечером этого же дня он твердо сказал: — Я отсылаю тебя домой, Тэмпл. Завтра. Женщина посмотрела на него так, словно он только что больно ударил ее, но ничего не сказала. Он откашлялся и продолжал:
— Дюжина моих воинов доставит тебя на побережье, оттуда ты немедленно отправишься во Францию. Из Франции ты вернешься в Англию, из Англии — в Америку. — Шариф попытался улыбнуться, но понял бессмысленность попытки. После долгого молчания он мягко сказал: — Тэмпл, у нас нет будущего. Эта пустыня стала для меня домом.
— Она может стать домом и мне. — В глазах Тэмпл блестели слезы.
— Старая арабская пословица гласит: «Пересаженные деревья не дают буйной поросли».
Теперь же, стоя в лучах восходящего солнца и вглядываясь в даль, шейх понимал, что смелость и решительность покидают его.
Он чувствовал, что к нему бесшумно приблизилась. Тэмпл и остановилась за спиной. Он чувствовал се присутствие так явственно, словно она подошла и положила руку ему на плечо. Он отбросил окурок подальше, и обернулся.
Тэмпл, одетая в дорожный костюм, смотрела вовсе не на него. Из шатра вышла Рикия, и Тэмпл повернулась, чтобы попрощаться с ней.
К удивлению Шарифа, Рикия расплакалась и принялась обнимать Тэмпл.
— До свидания, Рикия. Спасибо за заботу. — Тэмпл обняла женщину за плечи. — Я знаю, ты не понимаешь моих слов, надеюсь, понимаешь чувства.
Смущенная Рикия поспешила скрыться в шатре.
Пришла очередь Тариза прощаться с госпожой. Юркий араб улыбался все утро. Но сейчас в глазах его не было ни смешинки. Тэмпл радостно улыбнулась Таризу, а он крепко, едва не задушив, обнял ее.