Очень прекрасный принц
Шрифт:
Помню, лицо леди Каталины потемнело после этих слов. Она задавала вопросы; я отвечала. Она слушала меня, а после молча пила что-то отчётливо алкогольное.
—Ты можешь подать на неё в суд, — сказала она в итоге. — Твоя мать — убийца. Ей самое место в тюрьме.
Я тогда пришла в ужас. Матушка? В тюрьму?
— Разве можно так поступать с кем-то, у кого подобная родословная? — вырвалось у меня.
Каталина
— За такие вещи сажают. И плевать на родословную! Уж поверь, мы с подругой тоже не последние в этой империи люди. Продавим, не сомневайся.
— Но ведь все узнают… всё…
— Это правда, — признала леди, внимательно глядя на меня. — Тебе придётся рассказать всё.
— Я не стану, простите.
Она покачала головой.
— Воля твоя, Дайяна. Но однажды ты и сама поймёшь: пока жертвы молчат, справедливость не торжествует.
Я не нашла ничего лучше, кроме как промолчать в ответ.
Леди Каталина криво улыбнулась, как будто такого моего решения с самого начала ожидала.
— Хорошо, — сказала она. — Я поселю тебя в кабинете для персонала. И буду лечить сама, чтобы не пошли слухи. Довольна?
— Спасибо вам, — ответила я тихо. — Вы добры ко мне более, чем я того заслуживаю.
Она внимательно глянула на меня, но промолчала. За это молчание я по сей день ей благодарна.
Ночью после того разговора я практически не могла уснуть. Мысли метались в голове, кружились кладбищенскими татями. Измученная, я встала и вышла в коридор, надеясь сбежать от тьмы комнаты — и, возможно, от осознания того, что произошло.
И потом… Я едва не наступила на неё, на самом деле.
Она лежала в коридоре, и пол вокруг неё был чёрным от крови. На коже её расплывались знакомые узоры — такие же, как были у меня.
Позже я узнала, что пациентка, проигнорировав предупреждения, вышла из закрытой палаты в дамскую комнату, ибо очень стыдилась специальных приспособлений и чар.
Она, как и я, была из той семьи, в которой принято стыдиться всего природного. Особенно женского.
Учитывая её состояние, не удивительно, что у неё открылось кровотечение. Она не поняла этого сразу и потеряла сознание раньше, чем успела кого-то позвать.
И я едва не споткнулась об неё. А потом застыла, потому что мне показалось, что там, на полу, в белой окровавленной рубашке, лежу я сама.
Помню остальное урывками. Кажется, я упала возле неё на колени, безжалостно испачкав кружевную сорочку. Помню, я кричала, но все звуки как будто ушли, и руки мои сияли, и я просила её не умирать…
Потом прибежали другие лекари. Мне сказали, я спасла её. Мне сказали, без меня она бы умерла.
И тогда я почувствовала себя сильной; возможно, впервые в своей жизни. И поняла, что могу драться за других. Что, возможно, была создана именно для этого. Ведь лекарская магия дана мне не для ублажения мужчин, верно?
Нет. Совсем нет. Потому на следующий день я сказала, что хотела бы изучать женские болезни. И лечить их. Я не сказала: “Спасая их, я буду спасать себя”.
Я не сказала, но леди Каталина, кажется, всё поняла.
И теперь у меня есть лекарская подвеска. И кабинет. И собственная зона ответственности.
А ещё она поручила именно мне общаться с девочками, девушками и женщинами из “сложных” семей. Я должна говорить с ними, слушать их, а потом раз в несколько дней приходить к леди Аджиоке, нашей штатной ведьме-менталистке, и советоваться с ней. Раз в неделю я отчитываюсь перед самой леди Каталиной, и она даёт мне советы.
Я не была уверена, что смогу, если честно. Но леди Каталина настояла. Она считает, что это пойдёт на пользу и пациенткам, и мне.
Теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что она скорее права.
Обычно я приглашала своих пациенток для таких разговоров к себе. Во-первых, для конфиденциальности, разумеется: многие рассказанные здесь истории не должны были стать достоянием общественности. Во-вторых, для собственной уверенности. Глядя в глаза каждой из них, я снова переживала собственные чувства, всё ещё ужасно непростые. И, когда всё становилось сложным, я напоминала себе: это — мой кабинет. Моя территория, только моя.
Здесь безопасно.
Вот и девушку, которая проходила у меня под именем Нэлла, я пригласила на чай именно сюда.
Нэлла приехала сюда инкогнито, на мобиле без опознавательных знаков, сжимая в руках чек для внушительного анонимного пожертвования. Вроде бы ничего необычного, ситуация более-менее стандартная. Но девушка вела себя странно, и у леди Каталины возникли вопросы.
Она посчитала, что с Нэлли я должна поговорить наедине.
— Послушайте, — сказала я пациентке, — я не знаю вашего имени и клянусь не запоминать лица. Здесь нас никто не услышит. Со мной вы можете быть откровенны, Нэлл. Ситуация неоднозначная: большой срок, обстоятельства вашего… прибытия. Леди Каталина попросила убедиться, что всё происходящее для вас, скажем так, вполне добровольно.
Нэлл молчала, опустив взгляд. Её губы дрогнули, будто она пыталась что-то сказать. Я подождала, чтобы, быть может, случилось чудо… Но нет, она не решилась.
— Милая, — попробовала я ещё раз. — Если таково ваше желание, то ничего. Так случается. Но я хотела бы услышать это от вас.
— Я делаю, что должна, — ответила она. — И больше не желаю это обсуждать.
Что же, так значит так.
Мне хотелось схватить её за плечи и потрясти. Но я знала, из своего опыта знала: чтобы тебе помогли, нужно осмелиться попросить о помощи. Но есть и вторая истина, весьма тесно соседствующая с первой: когда помощь действительно нужна, попросить о ней почти невозможно осмелиться.