Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры
Шрифт:
4–7 октября 1813 года произошло генеральное Лейпцигское сражение, вошедшее в историю под названием Битвы народов и положившее конец господству Наполеона в Европе. Первый удар приняла на себя Богемская армия, в состав которой входил корпус Раевского. Четыре дня упорных боев окончились полным поражением французов.
«Чужое: мое сокровище» (1817): «Под Лейпцигом мы бились (4-го числа) у Красного дома. Направо, налево все было опрокинуто. Одни гренадеры стояли грудью. Раевский стоял в цепи, мрачен, безмолвен. Дело шло не весьма хорошо. Я видел неудовольствие на лице его, беспокойства ни малого. В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается величественною…
Французы усиливались.
31
Цитата из трагедии Вольтера «Эрфила». В оригинале – по-французски.
Из письма Гнедичу от 30 октября: «Признаюсь тебе, что для меня были ужасные минуты, особливо те, когда генерал посылал меня с приказаниями то в ту, то в другую сторону, то к пруссакам, то к австрийцам, и я разъезжал один по грудам тел убитых и умирающих… Ужаснее сего поля сражения я в жизни моей не видал и долго не увижу».
Отношение № 389 штабс-капитану Батюшкову.
Господин штабс-капитан Батюшков!
Именем его императорского величества и властию, высочайше мне вверенной, в справедливом уважении к отличной храбрости вашей, в сражениях 4 сего октября под г. Лейпцигом оказанной, по засвидетельствованию генерала от кавалерии Раевского, препровождаю у сего для возложения на вас орден святыя Анны 2 класса.
После взятия Лейпцига генералу Раевскому стало хуже: «к ране присоединилась горячка». Его направили для лечения в Веймар. Батюшков неотлучно находится при нем. И вот он, переводчик Парни, Буало, Грессе, разочаровавшийся во французском языке и литературе, попадает в центр литературной Германии.
«Мы теперь в Веймаре, дней с десять, – пишет Батюшков Гнедичу, – живем покойно, но скучно. Общества нет. <…> В отчизне Гёте, Виланда и других ученых я скитаюсь как скиф. Бываю в театре изредка. Зала недурна, но бедно освещена. В ней играют комедии, драмы, оперы и трагедии, последние – очень недурно, к моему удивлению. „Дон Карлос“ мне очень понравился, и я примирился с Шиллером. <…> О комедии и опере ни слова. Драмы играются редко по причине дороговизны кофея и съестных припасов; ибо ты помнишь, что всякая драма начинается завтраком в первом действии и кончается ужином. Здесь лучше всего мне нравится дворец герцога и английский
«Было бы трудно лучше Батюшкова передать, чем был для русского офицера Веймар в 1813 г., – писал советский исследователь С. Н. Дурылин, – все в одной куче – и русские офицеры в Театре Гёте, и благоговейные припоминания русского читателя о Гёте как об авторе „Вертера“, и неизменный „Оберон“, и мещанские драмы, которых нельзя давать на сцене по крайней бедности веймарского театра, <…> и восторг от открытия давно открытой Америки немецкой литературы! Но… Творчество Гёте Батюшков знает довольно поверхностно. Он не знает, что „Страдания юного Вертера“ были написаны не в Веймаре. Он не читал недавно изданного „Фауста“, не знает, что так горячо хвалимого им „Дона Карлоса“ Шиллера поставил в своем театре именно Гёте. И… даже не попытался встретиться с ним…
А Веймар еще в шестидесятые годы XVIII в. начал становиться центром германской культуры. Герцогиня Веймарская Анна Амалия приглашает сюда самого именитого немецкого писателя Виланда. В 1776 году ее сын, герцог Карл Август, приглашает Гёте, назначая его директором театра; Гёте приглашает Гердера и Шиллера. Н. М. Карамзин, посетивший Веймар с рекомендациями к Гёте и Гердеру, еще в 1790-х годах с восторгом описал это посещение в „Письмах русского путешественника“.
Целая картина в нескольких строках».
Бывший поклонник французской литературы, которого «ужасные поступки Вандалов, или французов, в Москве <…> поссорили <…> с человечеством», открывает для себя литературу немецкую.
Впрочем, Раевский лечился в Веймаре всего около месяца. В середине декабря они с Батюшковым уже снова в действующей армии. Перед новым, 1814 годом русские войска перешли границу Франции.
Батюшков – Гнедичу, 16 января 1814 года, местечко у крепости Бефора: «Итак, мой милый друг, мы перешли за Рейн, мы во Франции… Эти слова: мы во Франции – возбуждают в моей голове тысячу мыслей, которых результат есть тот, что я горжусь моей родиной в земле ее безрассудных врагов» [т. 2, с. 266–267].
В Лотарингии Батюшков воспользовался приглашением своего сослуживца посетить замок, некогда принадлежавший его бабушке. Десять лет, с 1734 по 1744 год, прожил здесь Вольтер, тогда уже прославленный поэт и философ. Здесь он нашел убежище от преследования властей. Батюшков описал свое путешествие в замечательном очерке «Путешествие в замок Сирей», который Белинский назвал одним из лучших прозаических произведений поэта.
Итак, Наполеон свегнут. Он подписал отречение и отправлен на остров Эльбу.
Народ суетится вокруг Трояновой колонны со статуей Наполеона, набрасывает на нее веревку, пытаясь стащить.
«Суета сует!.. – пишет Батюшков, – и та самая чернь, которая приветствовала победителя на сей площади, та же самая чернь, и ветреная, и неблагодарная… накинула веревку на голову… и тот самый неистовый, который кричал несколько лет назад тому „задавите короля кишками попов“, тот самый неистовый кричит теперь: „Русские, спасители наши, дайте нам Бурбонов!“…» [т. 2, с. 272].
Батюшкову очень захотелось домой.
Александр I поручил своему флигель-адъютанту добиться перемирия: «С бою или парадным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа должна нынче же ночевать в Париже».
«Все высоты заняты артиллериею, – пишет Батюшков, – еще минута – и Париж засыпан ядрами! Желать ли сего? Французы выслали офицера с переговорами, и пушки замолчали».
Третья война Батюшкова закончилась. Сотрудник русской миссии в Лондоне Дмитрий Северин предложил ему возвращаться в Россию морем, предварительно посетив Лондон. Батюшков согласился.