Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор
Шрифт:
Особую категорию псевдонимов составляют ложные имена, взятые на вооружение царственными особами или членами монаршей фамилии. Писательский труд в обществе считался низким, и заниматься им в царственных глазах было делом, недостойным высокого происхождения и социального положения. Однако жажда творчества была настолько неутолимой, что приходилось идти на всяческие ухищрения, вплоть до подписи псевдонимами. Так, Екатерина II, вовсе не чуждая писательскому ремеслу, сотрудничая в журналах, или вообще не подписывалась, или использовала самые изощренные псевдонимы: Патрикея Правдомыслова, Петр Угадаев, Любомудров из Ярославля и так далее. Подробнее мы коснемся этой категории литературных псевдонимов на примере известного поэта, великого князя Константина Константиновича.
В псевдониме, кроме его основной утилитарной, практической составляющей,
Мало кто из писателей избежал соблазна хоть раз в жизни воспользоваться псевдонимом. Особенно в ранний период творчества. Боязнь быть подвергнутым остракизму и ядовитым насмешкам, способным раз навсегда испортить, а то и перечеркнуть будущую творческую карьеру, толкала авторов к изощренному изобретательству. Появлялись псевдонимы настолько невероятные, что уже сами по себе представляли интерес исследователей. Пушкин однажды подписался литерой «Я»; Маяковский – последней буквой своего имени – «ъ» (Владимиръ); Карамзин – «О. О.»; Андрей Белый – «2Б», что можно было расшифровать, зная только его подлинные имя и фамилию: Борис Бугаев. Были в истории русской литературы и более замысловатые псевдонимы.
Некоторые из них состояли из арабских цифр, математических символов, формул, геометрических фигур, письменных обозначений номера или параграфа, знаков препинания, латинских букв, слов и даже целых выражений. Каждый из этих псевдонимов мог быть расшифрован и объяснен.
С известной долей условности псевдонимами можно считать и многочисленные прозвища, которые фольклор присваивал своим любимцам. Некоторые из этих прозвищ становились подлинными псевдонимами. Они были письменно зафиксированы в качестве авторской подписи под произведением. Все члены литературного общества «Арзамас» имели прозвища. Пушкина за его яркость и непоседливость называли «Сверчком». Однажды Пушкин использовал это прозвище в качестве псевдонима. Так он подписал стихотворение «К портрету Жуковского». Иногда прозвища становились псевдонимами независимо, а часто и вопреки воле их носителей. Так, пародии и эпиграммы на флегматичного и неповоротливого друга Пушкина Антона Дельвига, которого за кажущуюся леность называли Мусульманином, а за полноту – «Султаном», лицеисты подписывали: «Галиматьин», «Лентяев», «Недотыка».
Понятно, что далеко не все псевдонимы фиксировались письменными аналогами, многие продолжали существовать в устном пользовании, пополняя золотыми жемчужинами арсеналы городской мифологии. Одни сохранились в веках, другие – преданы забвению. Но все они, без какого бы то ни было исключения, сыграли важную роль в понимании как личной, так и творческой жизни писателя или поэта. Рассказам о них и их знаменитых носителях мы также посвятим наше повествование.
2
Долгое время писательский труд в России считался делом низким, если не унизительным. Писателей снисходительно называли «сочинителями», а их работа выводилась за скобки общественнополезной деятельности. Писательское ремесло считалось предосудительным и ставилось в один ряд с ремеслом бродячих комедиантов, шутов и лицедеев. Офицеров, чиновников и дипломатов, рискнувших выступить в печати в качестве авторов без разрешения начальства, могли довести до отставки и изгнания из профессиональной среды. Были и более оскорбительные средства воздействия на пишущих. В 1824 году в распоряжении по Первому кадетскому корпусу было приказано давать по 25 розог каждому кадету замеченному в сочинении прозы, и по 50 розог – за стихи. Известно, что Державин какое-то время подвизался на административном поприще. В течение двух лет он был статс-секретарем Екатерины II. Затем занимал ряд других важных государственных постов, в том числе заседал в Сенате и был правителем его канцелярии, президентом Коммерц-коллегии, государственным казначеем, губернатором в Тамбове. Однако везде проявлял очень неуживчивый характер и часто покидал должность вовсе не по собственной воле. Однажды даже терпеливая Екатерина не выдержала: «В третьем месте не мог ужиться; надобно искать причину в самом себе. Он даже при мне горячился. Пусть пишет стихи».
Кстати, Гаврила Романович Державин был автором одного из первых русских литературных псевдонимов, имевших прямое отношение к его происхождению. Державин родился в татарском селении недалеко от Казани. Он происходил из древнего татарского рода. Его предок мурза Багрим покинул Орду еще в XV веке, во времена великого московского князя Василия Темного. Фамилия Державин происходит от прозвища внука этого мурзы – Державы. Державин гордился своим происхождением. Известно, что в 1783 году свою оду «К Фелице», посвященную Екатерине II и напечатанную в «Собеседнике», он подписал: «Татарский мурза, издавна поселившийся в Москве, а живущий по делам в Санкт-Петербурге».
Описанная нами история с Державиным происходила в XVIII веке, в екатерининскую эпоху. Но и просвещенный XIX век мало что изменил в отношении к писателям. Известно, с какой осторожностью отнеслись далеко не богатые, но гордые дворяне в первом поколении Гончаровы к просьбе Пушкина руки и сердца их дочери Натальи Николаевны. Они искренне считали, что сочинительство Пушкина не принесет необходимых средств для достойного существования будущей семьи. Но у Пушкина ко времени сватовства было уже литературное имя, и это спасло его от позорного отказа. У Гоголя же в подобной ситуации вообще никаких шансов не было. Читателям журнала «Нева» известно, каким скрытным и застенчивым от природы был Гоголь. Он сторонился женщин, никогда не был героем романтических приключений, свойственных богемным кругам того времени, и, насколько это известно, у него не было ни постоянных, ни временных подруг. Даже его единственная в жизни неудачная попытка посвататься историками считается не более чем семейной легендой графа
Михаила Юрьевича Виельгорского, известного сановника и одного из близких приятелей Пушкина. В 1850 году Гоголь будто бы просил руки его младшей дочери Анны, но в семье сочли брак с «незнатным, мелкопоместным дворянином, пусть и прославленным писателем» невозможным.
Понятно, каким важным элементом писательской жизни становился в этих условиях псевдоним. Тем более что, например, у Гоголя причин для появления другого имени было и без того вполне достаточно. Маленького роста, с непропорционально длинным носом, он еще в детстве страдал обидчивостью, особенно когда его называли «Маленьким Карлом». Может быть, потому он отказался и от своей полной родовой фамилии Гоголь-Яновский.
Кстати, и свою первую юношескую поэму «Ганц Кюхельгартен» Гоголь не решился выпустить под своим именем и подписался псевдонимом В. Алов. Но даже это обстоятельство не спасло поэму от уничтожения после появления в прессе отрицательных отзывов. Гоголь скупил все найденные им у книгопродавцев экземпляры неудавшейся поэмы и сжег их.
В пушкинском Петербурге бытовала злая легенда о том, что предок Пушкина по материнской линии Ганнибал был куплен Петром у пьяного английского матроса за бутылку рома. С особенным смакованием разносил эту легенду в петербургском обществе Фаддей Булгарин. Это стало предметом яростного ожесточенного литературного спора между ним и Пушкиным. На бесцеремонный выпад первого Пушкин ответил стихами, в которых вывел этого литературного фискала и доносчика под именем Видока Фиглярина. Все в этом прозвище было убийственным. Имя полностью совпадало с фамилией известного французского сыщика Эжена Франсуа Видока, а фамилия умело произведена от фигляра, то есть грубого, жалкого шута.