Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
Председатель съезда выражал свой восторг таким составом съезда.
«Прежде чем начнутся доклады, — говорил епископ Антонин, — я не могу не высказать своего удовлетворения, не могу не приветствовать настоящего заседания в качестве его председателя. Достаточно окинуть взором картину нашего заседания, чтобы увидеть разницу между ним и теми собраниями, которые два года подряд происходили под церковным флагом. В то время как все прежние собрания представляли собой духовенческие оговоры или стачки и состояли из одних рясоносцев, у нас духовенство совершенно теряется в массе мирян. На сто двадцать участников нашего съезда — духовенства только десять человек.
Наше собрание по составу своему есть подлинно церковный соборик (не Собор,
В этом признак нравственного равновесия и залог твердости постановлений нашего съезда. Да благословит Христос Бог наши труды». (С.15.)
Что сказать о съезде?
Сам Антонин назвал его не Собором, а собориком. Было бы трудно возразить что-либо против этого съезда, если бы он представлял собой одну из организаций, входящих в Православную Церковь в качестве автономной и независимой единицы. «В доме Отца Моего обители многи суть», — сказал Господь в своей прощальной беседе. И думается, что эти слова выражают многогранный, универсальный характер христианства.
И воинствующая Церковь, существующая на земле, как и Церковь Небесная, должна иметь многие обители. Церковь тем и отличается от всех остальных течений и институтов, созидаемых людьми, что она, как основанная Сыном Божиим, обнимает собой все эпохи, все народы и все проявления человеческой жизни.
Нет ничего более ошибочного, чем замыкать Церковь в стенах храма, — этого хотят безбожники, и этого никогда не было и, конечно, не будет.
Назначение Церкви — проповедовать Евангелие всей твари (даже не всем людям, а всей твари), — преобразовывать мир по Христовым заповедям, по Божественным велениям, Божественным Законам.
Церковь должна включить в себя множество различных сообществ, братств, союзов — как это делает на Западе католическая церковь и как это (в зародыше) было и у нас, хотя государственная опека и мешала Русской Православной Церкви развернуть свою деятельность в этом направлении (дело ограничилось лишь обществом трезвости и различными благотворительными братствами). В рамках Церкви почетное место должно принадлежать и союзам, подобным Союзу «Церковное Возрождение».
Союз «Церковное Возрождение», однако, смешон, как самодовлеющая величина, как замена автокефальной Церкви. Это, несомненно, понимал и сам Антонин, не случайно он называл съезд не Собором, а собориком-
Но «соборик» не может заменить собор, как одна личность (даже такая грандиозная, как Антонин) не может заменить собой Церкви.
На 1-м съезде Союза Церковного Возрождея, между прочим, выявилась в полной мере одна специфическая черта Антонина Грановского — затмевать и подавлять всех своей фигурой — из 120 человек, участвовавших в съезде, выступило, кроме Антонина, 6 человек, причем и эти шесть человек играли по существу лишь роль хор; древнегреческой трагедии, — они восторженно комментировали действия главного героя.
Даже такой неисправимый бунтарь и яркий самобытный человек, как свящ. Константин Смирнов, играл совершенно несвойственную ему роль духовного адъютанта.
Весь «соборик» превратился, таким образом, в монолог Антонина, все доклады принадлежат ему, все резолюции и документы Собора написаны им, даже гимн, которым начинались заседания. Ему же принадлежит Песнь Союза Возрождения, которой заканчивались заседания Собора, — причем Антонин выступает здесь и как поэт, и композитор. Надо сказать, что композитор он был более оригинальный и талантливый, чем поэт.
Даже наиболее враждебно настроенные и раодушные посетители заседаний Союза проникались умилением, когда поводами храма раздавался протяжный своеобразный мотив:
Христе, двенадцать рыбаков Приняли свет, Твои законы, Прошли без войск, без обороны И стали пред лицом народов.
О правде Божьей пламенея И пред Тобой благоговея, Громоглагольные витии Свои орудия раскрыли.
Весь древний мир поколебался, И цепи рабства падать стали. Они в испорченные нравы Порядки новые, уставы
И новой жизни дух ввели. Господь, Ты их и наш Учитель, В борьбе с неправдой Вдохновитель, И нас их силой осени.
Первый доклад, который был заслушан: «Отношение СЦВ к другим Религиозным объединениям православного культа стой тихоновской организации и квазиобновленческой — синодальной».
В этом докладе епископ Антонин кратко расскывает историю своих взаимоотношений с тихоновской и обновленческой ориентациями.
— Те интердикты и отлучения, которые сыплются на Союз, — говорит епископ, — вытекают из ненависти, зависти, корысти ремесленничества, не имеют в себе Христовых мотивов благожелательства и заботы о широком благе Церкви. Стремление малых церквей поддерживать в первые века общение с церквами главными было и подсказывалось интересами единства, ради большой мощи. СЦВ, вдохновляемый счастьем верующих дущ находящих в его почине себе удовлетворение и утешение, защищаясь от погромных замахов староцерковников-тихоновцев и синодалов, с твердой решимостью утверждает свою автокефалию. Душу и энергию Союза составляет освежение обряда и изживание механического поповства. Тихо-новщина, как и синодалыцина, страдает конституционной боязнью новшества и за дерзание и почин проклинают, — СЦВ с надеждой глядит вперед. Он дорожит новыми приобретениями обряда, введенными им уже в богослужебную практику, и ни в коем случае не намерен пятиться назад и сдаваться на милость церковной косности и реакции. Он почитает Даром Духа Святого и доблестью то, что тихоновщина и синодалыцина признают грехом и преступлением, как то: вдохновение, инициативу и творчество. Он благоговеет перед великим творческим духом литургизма, во время первых трех веков христианства, когда даровитость и талант почитались харизмою, благодатностью и били ключом в Церкви Божией, прогоняя тупость и начетничество, когда единение церковных общин скреплялось их солидарностью и магнетизмом таланта и подвига, а не держалось централистической опекой и полицейским злостным охранничеством…
Итак, вся наша вина в том, что мы воодушевляемся на примере Церкви Христовой первых трех веков и хотим мы двигаться вперед, хотим жить живой работой мозга и сердца, а нас за это христиане хватают за горло и душат. Все кары и проклятия, обрушивавшиеся на нас, не повредят нам, ибо, как говорит премудрый Соломон, как воробей улетит, как ласточка вспорхнет и улетит, так несправедливое проклятие не сбудется. Нас будет хранити Божественная Сила. Настоящий, радостный для нас день, когда мы имеем утешение беседовать не только с нашими постоянными московскими общинниками, но и с теми нашими друзьями, которые прибыли к нам из других мест. Изложенное мною перед вами представляет нашу краткую сжатую идеологию.
Это наш паспорт, по которому всякий может судить и видеть наши особые приметы и, соответственно этому, может судить, написан ли он на веленевой бумаге или на затрепавшейся, обветшалой. Я изложил, а вы судите», (с.21–22.)
Из выступлений в прениях следует отметить речь епископа Василия, который говорил о крестьянстве как о главной религиозной силе будущего. «Симпатии деревни, широких крестьянских масс будут на нашей стороне, — настаивал деревенский епископ, — а на стороне других религиозных объединений останется мещанство, которое часто в погоне за благами материальными глушит в себе религиозное, действительное чувство. У крестьянства религиозное чувство более действительное, оно не смешивает никогда вопросы чисто церковные с политическими. Это заслуга деревни, это центральный вклад с ее стороны. Правда, само сознание деревни имеет свои недостатки — это невежество, но для чего же мы? Мы должны очень схорожно очищать эту кору. Но когда снимешь этот слой, там окажется ясная чистота и искренность религиозного самосознания деревни», (с.23.)