Очерки времен и событий из истории российских евреев (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945). Книга 5
Шрифт:
"Ида Сойфер, Фридман Зейлик, Фридман с женой и детьми, Церун Лейзер с дочерьми и Кац Сруль погибли от рук немецких убийц. Отомстите!"
"Гитл Зафран, Рива Зафран погибли от резни в четверг 19.8.1942 г. К мести!"
На польском языке:
"20.8.42. Погибли Зелик, Тама, Эла Козен. Отомстите за нас!"
"Невинная еврейская кровь пусть прольется на всех немцев. Месть, месть! Пусть гром их прибьет. Курва их мать. Сруль Вайнштейн. 23.8.42 г.".
На русском:
"Лиза Райзен, жена Лейбуша Райзена. Мечта матери увидеться с единственной дочерью Бебой, проживающей в Дубно, не осуществилась.
2
Аркадий Иоселев, Бобруйск:
"Она, по теперешним понятиям, была бы матерью-героиней: десять сыновей и двух дочерей родила и вырастила моя бабушка Мира. Все сыновья были как на подбор: высокие, широкоплечие, физически сильные… А дочери Белла и Фаня росли красивыми и статными.
Бабушка Мира и дедушка Берл жили в деревянном доме, в Рабочем переулке города Бобруйска. При доме был большой огород, который бабушка очень любила. Она выращивала там овощи, поливала и полола гряды. Чтобы бабушке не трудно было копать огород, это делали сыновья – ребята здоровые и работящие. Они же вырыли на краю огорода колодец, чтобы ей издалека не таскать воду для полива. Хороший был огород у бабушки Миры. Чего только там не росло: лук и чеснок, помидоры и огурцы, редиска и клубника! Я и мой брат Эдуард любили " пастись" в бабушкином огороде, но она никогда не сердилась.
Но вот началась война. В Бобруйск ворвались фашисты… И когда враги начали хозяйничать в огороде, захотели увести корову, бабушка рассердилась и стала с ними ругаться. Ее оглушили ударом приклада по голове и бросили в колодец. И стал колодец, вырытый ее детьми, могилой.
Все сыновья бабушки защищали Родину. Вернулся, и то без обеих ног, только мой дядя Миша… остальные погибли в боях с фашистами. На Балтике – дядя Давид, под Сталинградом – Мишара, в Югославии – Файтель, в Белоруссии погиб мой отец, без вести пропал дядя Авре… От остальных не осталось следов.
Когда я старшим лейтенантом вернулся из армии, то в первую очередь навестил дом бабушки. Он уцелел, только показался мне сиротливым. О страшной ее судьбе рассказали соседи. Ровное место было на месте колодца, из которого я когда-то помогал бабушке доставать воду… Ни холмика, ни памятника.
На глубине восьми метров покоится вечным сном моя дорогая бабушка Мира. Никого не осталось от большой еврейской семьи. Не обозначена и страшная ее могила. Знаю только, что колодец был в пяти–шести метрах от юго-западного угла дома…"
3
Раввин Цви Гирш Мазелиш (из книги вопросов и ответов по еврейскому религиозному праву):
"Предстал передо мной еврей, простой еврей из Подолии – судя по прямоте, с которой он изложил свое дело:
– Рабби! Мой единственный сын, который дороже мне зеницы ока, находится там, среди молодых людей – их ждет крематорий. Я мог бы выкупить его, но тогда полицаи возьмут другого взамен него. Об этом я и пришел спросить у рабби, как быть и как поступить: вправе ли я по закону Торы выкупить сына? И как вы решите, так я и сделаю.
Услышал я такие слова и затрепетал: ведь мне предстоит решить вопрос жизни и смерти! И ответил ему так:
– Дорогой вы мой! Как же я могу дать ясный ответ на такой вопрос
Но человек весь в слезах продолжал настаивать:
– Рабби! Вы должны вынести решение, вправе ли я выкупить своего сына. Теперь, когда есть еще надежда на спасение.
Я же упрашивал его:
– Уважаемый вы мой! Молю вас, не спрашивайте меня! Я не могу ответить на вопрос, не заглянув в книги, тем более в такую страшную пору.
А он не отставал:
– Рабби! Если вы не позволяете мне спасти единственного сына, так тому и быть. Я покорно принимаю ваше решение.
Я же умолял его, протестуя:
– Любимый вы мой! Я не говорю вам ни да, ни нет. Поступайте так, как сочтете нужным, будто и не задавали мне этого вопроса.
Он же не уходил и продолжал настаивать. Но когда наконец понял, что не получит ответа, то воскликнул:
– Рабби! Я поступил согласно закону Торы – задал вопрос раввину, другого же раввина здесь нет. Раз вы не можете ответить мне, вправе ли я спасти своего сына, значит, вы не желаете сказать, что по Закону это запрещено… Мне этого достаточно. Сын мой взойдет на костер – я же покорно приму это и не сделаю того, чего делать нельзя. Напротив, я поступлю так, как заповедано в Торе.
Не помогли мои просьбы, чтобы он не перекладывал на меня ответственность за это. Он снова говорил о своем – в такой простоте и таких слезах, что сердце разрывалось на куски… Так он и поступил и не выкупил сына.
Весь праздник Рош га-Шана он ходил туда-сюда и говорил себе, что довелось ему принести своего любимого сына в жертву Всевышнему. Хоть он и в состоянии выкупить его, но не делает этого, потому что Тора запрещает, – и уподоблялся тем самым праотцу Аврааму во время жертвоприношения Ицхака, которое тоже происходило в Рош га- Шана".
4
Эдуард Фридман, гетто Минска:
"Мы скрылись в пещере в октябре 1943 года. Тогда нас было двадцать восемь человек…
Пещеру вырыли на территории еврейского кладбища, под бетонным перекрытием разрушенного дома. В двух отсеках оборудовали стеллажи. Готовились к добровольному заточению несколько месяцев. Каждая семья старалась запасти побольше сухарей и других продуктов. Взяли самые необходимые вещи, для хранения воды притащили трехсотлитровые бочки. Печник Пиня Добин, чтобы замаскировать вход в наше укрытие, сделал лаз и приготовил кирпичи – замуровать его изнутри.
Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди жили дружно, не унывали и верили, что дождутся освобождения. Дети придумывали себе незатейливые игры, пела грустные еврейские песни моя мама Марьяся, много шутила неунывающая Рахель. Чтобы не выдать себя разговорами и шумом, мы избрали необычный образ жизни: спали днем, а бодрствовали ночью. Была коптилка, свечи, лучины. Но светом старались не пользоваться…
Первой умерла самая старая женщина Хая Сора. Ее похоронили здесь же, в пещере. Потом ушел из жизни пожилой бухгалтер Берл.