Очерки времен и событий из истории российских евреев. 1945 – 1970 гг. Книга 6
Шрифт:
В Вильнюсе спаслись несколько десятков еврейских детей, которые бродили в гетто среди развалин. Общественный комитет – в него входили среди прочих Ш. Качергинский, А. Ковнер, А. Суцкевер – попросил разрешения создать для этих детей школы-интернаты с преподаванием на идиш. В обращении к литовскому правительству особо подчеркнули, что невозможно посылать еврейских детей, "выживших в годы немецкого террора", в литовские и польские школы, так как учителя и ученики этих школ "недружелюбны" к евреям.
Осенью 1944 года в Вильнюсе и Каунасе появились школы-интернаты, где дети-сироты жили и учились; туда
Начальные еврейские школы с преподаванием на идиш существовали в Вильнюсе и Каунасе несколько лет. Это были последние школы на идиш в Советском Союзе.
3
Това Перельштейн, из воспоминаний (события 1944 год):
"Когда у меня родился сын… врач-еврей очень обрадовался и даже гордился тем, что ему выпала честь исполнить заповедь обрезания первому еврейскому младенцу на Колыме. На всякий случай, во избежание неприятностей, он обратился в парторганизацию за разрешением.
Секретарь местной партийной организации отнесся к вопросу чрезвычайно серьезно и обвинил хирурга в том, что он поощряет религиозный культ и отступает от учения Маркса-Ленина-Сталина. Врач "осознал свою ошибку" и отказался проводить церемонию обрезания…"
Ц. Прейгерзон, из рассказа "Бремя имени" (1945 год):
"У нашего друга, учителя математики Соломона Ефимовича, родился сын…
Соломон был записан в паспорте как Шлёма Хаимович и на себе испытал, сколько волнений доставило ему в жизни это треклятое имя… Нет уж, увольте! Он не станет обрекать своего первенца на вечную муку, будет с них этих Шлём, Хаимов, Ициков! Сын должен носить нормальное, среднесоветское имя гражданина страны. Ибо имя человеку требуется такое, чтобы на его крыльях легко и беззаботно пролететь по жизни…
С одной стороны это, конечно, так. А если взглянуть с другой стороны? Ведь должна же в семье сохраниться память о его покойном отце, которого звали просто, хоть и длинно – Хаим-Нафтали-Гирш. А если точно, то Хаим-Нафтали-Цви-Гирш. Дорогой отец… Его соседка, русская женщина, написала Соломону после войны, что немцы расстреляли отца одним из первых в местечке… Ах, отец, отец!.. Разве это жизнь, если даже имя родного отца, и то боишься произнести вслух? Справедливо ли это? Нет, не таков Соломон, и он не станет малодушничать!..
Наша компания собралась у Соломона на семейное торжество, называемое "брит-мила"... Совершать его должен был моэль Шифман, благообразный старик лет восьмидесяти… Не успели мы и глазом моргнуть, как ребенок оказался в стане праотца нашего Авраама… Моэль неожиданно приятным голосом пропел молитву, закончив ее следующим образом: "И назовут его во Израиле Хаим-Нафтали-Цви-Гирш!.."
Я сидел рядом с Соломоном и увидел свидетельство о рождении… В нем отчетливо было записано имя ребенка: "Григорий". Перехватив мой удивленный взгляд, Соломон с виноватым видом тихо проговорил:
– Что же делать? Мы ведь не там живем…"
4
Осенью 1945
Уполномоченный Совета по делам религиозных культов докладывал из Белоруссии: "Евреи до войны не проявляли особого рвения к религии, а сейчас они сделали большой крен в сторону религиозного фанатизма, пожалуй, больше, чем какая-либо другая народность…" Н. Бердяев, русский философ: "Гитлер наполнил синагоги молящимися…" В первые послевоенные годы говорили: "Мертвые воскресили живых…"
Из Днепропетровской области сообщали начальству: "Особую энергию проявляют верующие евреи в вопросе открытия синагог… Нельзя сказать, что религиозные настроения пошли здесь на убыль". В освобожденный Днепропетровск вернулся из ссылки А. Рогалин, собрал деньги среди евреев, и они восстановили разрушенное здание синагоги. Авраам Рогалин стал старостой синагоги; у еврейской общины города были кантор, резник, работало погребальное братство, совершали обряды обрезания.
Руководители еврейской общины Бердичева заявили представителю власти: "Приходите в синагогу в Судные дни, и вы сами убедитесь, что все евреи будут в синагоге. Даже коммунисты в эти дни чувствуют, что они евреи". В Бердичеве на собранные средства капитально отремонтировали синагогу, обеспечивали верующих евреев кашерным мясом, следили за состоянием кладбища и помогали вернувшимся из эвакуации.
К началу 1947 года власти отклонили более 200 просьб от открытии новых молитвенных домов, и количество действовавших синагог стало постепенно уменьшаться. Многое зависело от местных руководителей, а потому судьба синагог в разных городах не одинакова. В первые послевоенные годы не позволили открыть молитвенные дома в Сталинграде, Ижевске, Липецке и Владивостоке, в Сталино (Донецке), Луганске и Могилеве-Подольском, в белорусских городах Мстиславле и Могилеве; разрешили открыть синагоги в Брянске, Кривом Роге, Запорожье, Сталинабаде (Душанбе).
В 1947 году местные власти конфисковали в Гомеле здание синагоги, восстановленное на средства местных евреев, затем это случилось в Витебске. В 1948 году евреи Бобруйска отремонтировали синагогу, но вскоре здание у них отобрали и перевели туда городской архив. Закрыли единственную синагогу в Проскурове (Хмельницком) – верующие собирались нелегально на частных квартирах и переносили с места на место сохранившиеся свитки Торы.
После войны евреям Пензы не вернули здание синагоги, но выделили при нем сторожку, где они и молились затем многие годы. Евреи Омска и Новосибирска получили помещения для молитв, в Кемерово не позволили открыть синагогу, а в Томске ее закрыли и разместили там филармонию. В Перми были две небольшие синагоги в деревянных домах. За 1947–1949 годы провели обрезание 61 новорожденному мальчику, 25 свадебных обрядов по еврейским законам, 123 погребения, один развод. К 1953 году обе синагоги закрыли.