Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
Майор и не рассчитывал, что все это мгновенно прояснит ситуацию. Бумаги он из своих рук выпускать не собирался, и внимательное чтение еще только предстояло. Что ж, профессия журналиста – не из самых безопасных. Конечно, девушка молода и красива, и все, что случилось, может и не иметь отношения к журналистским делам. Убийство из ревности? Смешно! За годы работы он убедился, что мотивы, как правило, одни и те же. Почти всегда это деньги, реже – страх, и только один раз – месть, после невероятной дозы водки. И если любовницу убивают, то чаще всего тогда, когда она стала препятствием на пути к деньгам
На ограбление все это и вовсе не походило. Ценности остались на месте, да и кто бы рискнул грабить, предъявив перед тем служебное удостоверение вахтеру?
Четыре этажа, на каждом – три квартиры, всего двенадцать. Не такое уж широкое поле для розыска. Квартира этажом ниже – пуста, хозяева укатили на отдых. Она на сигнализации, и на пульт уже неделю не поступает никаких сигналов.
Квартира напротив. Выпученный панорамный глазок. Из-под него, как лапки клеща, торчат короткие металлические усики. Строкачу всегда казалось, что в такой глазок обязательно кто-то следит за ним, и он не ошибся.
Дверь отворилась почти сразу. В проеме стояла седая, коротконогая грузная старуха. Коротко остриженные волосы кисточками торчали над ушами, что вкупе с крючковатым носом довершало сходство с разбуженной среди дня совой. Желтые, пронзительные глаза помаргивали, а рот оставался приоткрытым, словно "сове" не хватало воздуха.
В комнате визгливым лаем заливалась собачонка. Впрочем, "сова" была опрятна, одета не без элегантности, разве что чуть старомодно. Помедлив, она с достоинством сказала низким густым голосом:
– Заходите, прошу вас, – посторонившись, она сделала приглашающий жест. Строкач шагнул в прихожую, слегка зацепив плечом высокую резную тумбочку, покрытую накрахмаленной кружевной салфеткой.
– Не боитесь впускать чужих в дом? – майор почему-то сразу почувствовал расположение к пожилой даме. Было в ней что-то… Он поискал слово, но не нашел.
– А к вам это не имеет отношения. Я ведь жизнь прожила, много чего повидала. Да и чего мне бояться? Сокровищ не накопили, а мебель, – она обвела жестом старинные многопудовые кресла, – кому это может понадобиться?
Она выжидательно умолкла, искоса поглядывая на майора. Строкач кое-что уже знал о ней и о ее сыне.
– Так или иначе, Мария Сигизмундовна, я хотел бы представиться…
– Бог с вами! – старая дама отмахнулась. – У вас же все на лице написано. Как минимум, капитан – ведь верно?
– Майор. Майор Строкач Павел Михайлович, с вашего позволения.
Строкач обежал взглядом большую комнату, заставленную резной мебелью черного дерева. В углах помещались высокие, едва не по плечо, вазы голубого фарфора, между ними – инкрустированный перламутром ломберный столик на гнутых ножках. Слепо мерцал темный экран небольшого телевизора "Сони". Левую стену почти полностью перекрывал толстый ковер мягких пастельных тонов. На нем, в метре друг от друга, висели морской кортик, ятаган и небольшое, причудливой формы ружье.
– Кремневое, – уловив взгляд Строкача, кивнула женщина.
Казалось, ее движение отразилось в до блеска натертом затейливо выложенном паркете. Строкач с удовольствием заглянул в живые, светящиеся умом глаза собеседницы.
– Великолепие, конечно. Подлинная старина. Кстати, а Дмитрий Дмитриевич дома?
– Куда там! С утра в клинике. Он редко бывает днем. По выходным, да и то через раз. А оружие – это не Дима, еще покойный муж собирал. Скоро тридцать лет, как его не стало. Ну, да все там будем… А красота остается, это так. Какие мастера работали, душу вкладывали! Нынешним трудно понять – прагматики: трезвость, расчет в первую голову. А человек должен бежать от этого, стремиться жить сердцем, подчиняться первому движению души. Увы, приходится признать, что наше поколение было в гораздо большей степени идеалистами… Так что сегодня, в трезвую и холодную эпоху, нам остается одно – наши дети. В них наше достояние, наша жизнь. Дима… он ведь радость несет людям. – Она с гордостью посмотрела на фотографию на стене в простой деревянной рамке, глаза ее затуманились.
Высокий, чуть лысоватый мужчина в белом халате держал перед собой пухлую книгу с иероглифами на обложке. Проницательным мягким взглядом мужчина смотрел, казалось, сквозь книгу в лицо кому-то незримому – доброму собеседнику, понимающему слушателю.
Лицо его было одухотворенным, словно у вдохновенного проповедника.
Дмитрий Дмитриевич Хотынцев-Ланда был в городе широко известен. По слухам, многие обязаны были ему если не полным исцелением, то улучшением состояния, а уж семейные и иные психологические проблемы доктор щелкал как орехи. Обычно прием велся в клубе завода "Металлист", и развешанные по городу афиши и рекламные объявления в прессе не уставали напоминать обывателю об этом.
Не забывал Дмитрий Дмитриевич и о здоровых: кажется, речь шла о занятиях какой-то разновидностью йоги, о совершенствовании тела и духа. Впрочем, сам Строкач был еще недостаточно совершенен, чтобы различать нюансы высших учений о тонких космических энергиях. Хватило бы времени для решения земных проблем! Так и сейчас – нельзя было дать следу остыть, нужна была зацепка, ниточка…
– Итак, никого, кто бы заходил сегодня к Минской, вы не видели? Строкач повторил вопрос для порядка, уже собираясь уходить.
Женщина перебила его – вопрос прозвучал уже трижды.
– Ну я бы с удовольствием, Павел Михайлович, но, увы, выхожу очень редко. Этажом ниже живет подруга, видимся раз в день, когда гуляем с собаками. Она и сейчас внизу, на скамейке, я из окна видела. Она для вас клад – все знает, все видит. Ее легко узнать – Октябрина Владленовна видная женщина, в молодости красавица была – заглядение.
Женщину у подъезда Строкач приметил. Стройная для своих лет, с тяжелой каштановой косой с проседью и спокойными величавыми чертами северорусского типа.
Но с нею сейчас должен был работать лейтенант Родюков, а Строкач уже звонил в третью квартиру четвертого этажа, дверь которой располагалась у последних ступеней лестницы.
Дверь стремительно распахнулась. На пороге стояла ослепительная голубоглазая блондинка во всеоружии неполных двадцати лет. На лице ее блуждала тревожная улыбка.
"Наверное, уже знает, что случилось, – подумал Строкач. – Почему? Ведь вахтер уверяет, что никому ничего не сообщал".
– Мы могли бы поговорить и здесь, – сказал майор, отрекомендовавшись, – но вопрос серьезный, потребуется время. Ваша соседка убита.