Очищение. Том.2. Душа
Шрифт:
Действительно, проверить подлинность этой записи невозможно, но ясно видно, что Церковные иерархи были озабочены в середине девятнадцатого века борьбой с разрушающими церковную идеологию философиями и наукой. И видно, конечно, не только в том, что их враги, вроде Герцена, распространяли про них вот такие байки, но и в том, что творится с самой религиозной философией. Видно как раз на примере творчества Кудрявцева, что является свидетельством безусловным.
С одной стороны, Кудрявцев явно выводится в официальные философы Церкви. «В 1861–1862 вел занятия по курсу метафизики и логики с наследником — цесаревичем Николаем
А с другой, все его творчество, как раз до середины семидесятых, когда, наконец, мысли о бессмертии души посетили его, посвящено одному — война, война с наукой. Все его работы — это постоянное и бесконечное опровержение всего, что заявила современная, в первую очередь, материалистическая наука. Все доводы, которые мы сейчас можем привести против сциентизма, как идеологии простонаучности, были высказаны профессором Кудрявцевым. Высказаны умно, философично и предельно скучно. Но это потому, наверное, что мне, как человеку современному, они ничего не дают. Жизнь ушла.
И единственная работа, которая оправдывает потраченное на его изучение время, как раз это выкинутое его школой «Бессмертие души».
Что надо сразу отметить, Кудрявцев за десятилетия философских боев окончательно загнал себя в шкуру профессионального философа. Ее-то и воспринимали философской школой его последователи. Наверное, ни он, ни другие философы не заметили Великого предательства, с которого начиналась эта работа. И в этом признак того, что к девяностым годам и религиозная философия предала себя, в погоне за светской наукой:
«Едва ли в области философии есть какой-либо вопрос, решение которого находилось бы в такой тесной и существенной связи с решением других важнейших философских проблем, как вопрос о бессмертии души человека. Не по простому обычаю и не вследствие известной только систематики философских учений этот вопрос большею частью ставится в конце метафизики, как ее завершение. Есть тому и другая, более важная причина.
Истина бессмертия души есть результат цельного философского миросозерцания и научное обоснование ее возможно только тогда, когда будет принято такое миросозерцание, когда будут выяснены и прочно установлены понятия о существе мира физического и духовного и об абсолютном начале того и другого» (Кудрявцев-Платонов, с. 138).
Истина не может быть результатом. Ни мировоззрения, ни науки. Она просто есть. Ее можно видеть, но нельзя выводить и даже доказывать. Тем более, научно обосновывать. Истина может только описываться. Это совершенно непонятно ученым, но это очевидно мистикам.
Кудрявцев заигрался в войну с наукой и потерял очевидность, из которой рождалось христианство. Его последователи так были увлечены этой игрой, что не заметили предательства. И признаком этого является Указатель имен, приложенный издателями к его собранию сочинений. Там нет ни одного русского имени! Это все — война с проникновением Науки в Россию. Самый научный из церковных писателей девятнадцатого века по праву может быть назван мракобесом!
Но бог с ней, с его войной. А что с душою?
А душу он, по скудоумию академическому, вознамерился доказать.
«Идея бессмертия души прежде всего не есть факт внешнего опыта и не может быть доказана эмпирическим путем; чтобы какое-либо доказательство истины бессмертия души имело силу, необходимо предположить, что есть факты, недоступные внешнему опыту и что подтверждение этих фактов единственно возможным путем рационального доказательства имеет полную гносеологическую состоятельность» (Там же, с. 139).
Единственно возможным для себя путем познания души он считал рациональное доказательство ее бытия и бессмертия!
И полторы сотни страниц умно и обоснованно доказывает, что все «аргументы» врагов несостоятельны. Врагов души, хотелось сказать мне, но меня остановило сомнение: а является ли Кудрявцев ее защитником? И вообще, есть ли ему дело до души, или он лишь выполняет очередной заказ Церкви, опровергая материализм?
Честно признаюсь, работа эта написана хорошо и заслуживает того, чтобы войти важной частью в науку о душе. Меня она печалит лишь тем, что ее пишет человек, вроде бы, религиозный, а пишет при этом строго научно и исключительно бездушно. Он рационален до кончика пера, которым водит по листу выданной ему в канцелярии Духовной Академии бумаги.
Я все-таки хотел пересказать его работу, но не смог выделить чего-то яркого и берущего за душу. У меня сложилось впечатление, что ее надо читать как учебник, описывающий историю развития понятия души, но для того, чтобы брать знания, а не познавать себя. И сам Кудрявцев оправдал мои сомнения в последнем абзаце, объяснив, почему из такого обильного текста не получается выделить что-то, что заставило бы читателей самих изучить остальную работу.
«Вообще о доказательствах бессмертия души должно заметить, что все они соединены существенною внутреннею связью и служат одно необходимым предположением другого, так что полное рациональное понятие о бессмертии души есть общий результат всех их, причем невозможно исключительное возвышение какого-либо из них, с умалением или отрицанием значения других; при таком умалении и самое возвышаемое доказательство неизбежно много бы потеряло в своей силе» (Там же, с. 279).
Вот о какой силе горевал Алексей Введенский в своем стихотворении! Но ведь он прямо связывал в этом посмертном напутствии силу эту с душой, очевидно, самого Кудрявцева-Платонова. И я начинаю подозревать, что к концу девятнадцатого века понятие души стало меняться в русской религиозной философии вслед за политическими интересами Церкви.
Уходил мистицизм, уходила потребность непосредственного созерцания души, их замещал поиск русской силы. Явно это был «социальный запрос» вызванный поражением в Крымской войне 1854—55 годов, после которого недовольство в русском обществе выплеснулось в развитие свободомыслия как научного, так и революционного. И Церкви стало не до души.
Время самопознания закончилось, началось время битвы за силу. В итоге в лоне Церкви рождаются воины, бьющиеся за наукообразную, а значит, модную доказательность религиозных понятий, а в светском обществе рождаются воины, сражающиеся за религиозность и православие, не будучи на то уполномочены, или даже несмотря на порицания Церковных властей. После Кудрявцева-Платонова в России идет вырождение религиозной философии либо в подражание науке, либо в странную религиозность Булгакова, Флоренского, Франка…