Одд и ледяные великаны
Шрифт:
— Если прервешь меня еще раз, — сказал лис, — один раз, я не только перестану рассказывать, я вообще уйду, а вы двое останетесь добывать себе пропитание самостоятельно.
— Да, но… — заговорил медведь.
— Ни слова!
Медведь замолчал.
Лис продолжил:
— В великолепном большом зале Одина собрались все боги — пили медовуху, угощались и рассказывали байки. Они пили, хвастались, боролись, опять хвалились кто чем и пили — и так ночь напролет, до утра. Женщины давно ушли спать, поэтому огонь в каминах почти
Медведь издал негромкий звук, на всех языках мира означающий недоверие — эдакий полухмык-полукхек. Лис бросил на него острый взгляд.
— Я сказал — ни слова…
— Это было не слово, — прогудел медведь. — Это был звук. Ну? Значит, ты не был пьян.
— Да. Не был. И такой вот непьяный я вышел прогуляться в башмаках для хождения по воздуху, и поднявшись до верхушки стены вокруг Асгарда, заглянул за стену. Под стеной, вся залитая лунным сиянием, стояла и смотрела на меня красавица, какой свет не видывал. Кожа ее была молочно-белой, волосы золотыми, а губы и плечи — само совершенство. Голос ее, — а она обратилась ко мне, — напоминал звуки арфы:
«Приветствую тебя, храбрый воин».
«Приветствую и я тебя, — сказал я. — Приветствую тебя, о прекраснейшее из созданий! — Тут она мило рассмеялась, глаза ее блеснули, и я понял: понравился. — Что вынудило такую юную особу скитаться в одиночестве в столь поздний час, когда волки, тролли и прочая нечисть разгуливает на свободе? Не изволишь ли воспользоваться моим гостеприимством — гостеприимством Локи, могущественнейшего и мудрейшего из мужей Асгарда? Будь гостьей в моем доме, не пожалеешь, обещаю!»
«Не могу я принять твое приглашение, о храбрейший и красивейший из мужей, — сказала она, и луна сверкнула в ее глазах, похожих на сапфиры, — несмотря на то, что ты такой высокий, и мужественный, и невыносимо привлекательный. Я обещала отцу — королю из далекой страны, что не отдам ни сердца, ни губ своих никому, кроме человека, добывшего одну вещицу».
«И эта вещица…?» — я был готов принести все, что она назовет.
«Мьёллнир, — сказала красавица. — Молот Тора».
Ха! Я не медлил, — велел ей никуда не уходить, и мои летучие башмаки домчали меня до дворца как ветер. Все или спали, или были пьяны до беспамятства. Вот и Тор — дрыхнет в пьяном оцепенении, уронив лицо в лужу подливки на деревянном подносе, а вот и его молот — висит на боку. Только проворные пальцы Локи, коварнейшего и умнейшего Локи, могли стянуть его с ремня, не разбудив хозяина…
При этих словах медведь произвел горлом довольно громкий звук. Одарив его долгим взглядом, лис продолжал:
— Ох и тяжел он был, этот молот. Тяжелее, чем представляется людям. Весил он как небольшая гора. Такое оружие не поднимешь, если ты не Тор. Но не в моем случае, я же, как-никак, гений. Я снял башмаки, умеющие, как уже было сказано выше, ходить по воздуху, и привязал их с двух сторон молота. Потом щелкнул
На сей раз я направился к воротам Асгарда. Отомкнул их и вышел в сопровождении — нет нужды напоминать вам — да, молота.
Красавица ждала. Сидела на валуне и рыдала.
«К чему эти слезы, о сама красота?» — вопрошал я.
Она подняла на меня мокрое лицо.
«Я плачу, потому что едва увидев тебя, прекрасный и благородный господин, поняла, что так сильно не полюблю уж никого другого. Но вот беда — я приговорена отдать мое сердце и всю мою нежность только тому, кто позволит мне коснуться Молота Тора».
Я протянул руку и дотронулся до ее холодной, влажной щеки.
«Осуши слезы, — сказал я. — И узри… Молот Тора!»
Она перестала плакать, потянулась к молоту хрупкими руками и крепко схватила. Я прикидывал, что развлекусь с девушкой и верну оружие во дворец до того, как Тор продерет глаза. Однако стоило поторапливаться.
«А теперь, — говорю, — как насчет поцелуя?»
На какое-то мгновение я подумал, что она снова рыдает, пока не понял — нет, смеется. Но это был вовсе не милый, переливчатый девичий смех. Это был низкий, громоподобный звук, с каким снежная лавина обрушивается в горное ущелье.
Красавица сдернула с молота мои башмаки и швырнула на землю. Она держала его, как перышко. Меня будто ледяной волной окатило, и я понял, что смотрю на нее снизу вверх, и что она — никакая уже не она.
Она стала мужчиной. Вернее, не мужчиной, а великаном. Он был огромен, как гора, с бороды свисали сосульки. Он сказал:
«Столько ждали — а нужно-то было всего ничего: один пьяный влюбчивый олух — и Асгард наш. — Ледяной великан поглядел на меня сверху. — А тебе, — сказал он рокочущим, страшно довольным голосом, — тебе пора бы сменить обличье».
Чую вдруг — спину мне как-то гнет. И хвост вытягивается из основания позвоночника. Руки скрючились до лап с когтями. Мне не впервой перевоплощаться в животное — уже доводилось бывать лошадью, ну, вы в курсе, — но против воли со мной такое проделывали первый раз, и должен вам доложить, ощущеньице не из приятных. Более чем.
— С нами было еще того хуже, — сказал медведь. — Ты спокойно засыпаешь, тебе, как обычно, снятся громы и молнии, а открываешь глаза уже в медвежьей шкуре. А нашего Всеотца превратили в орла.
— Гневаюсь! — рявкнул скрипучим голосом Орел, напугав Одда.
— Великан еще немного посмеялся над нами, размахивая моим молотом, а потом заставил Хеймдалля [5] открыть радужный мост и сослать нас сюда, в Мидгард. Больше мне нечего рассказать.
В маленькой хижине стало тихо. Только сосновое полено в печке потрескивало и плевалось.
— Что ж, — сказал Одд, — боги вы или не боги, но если зима не кончится, я не смогу вас кормить. Я и себя-то вряд ли прокормлю.
5
Асгард (мир богов) и Мидгард (мир людей) связаны мостом радуги, стражем которого поставлен бог Хеймдалль.