Одеты камнем
Шрифт:
Лицо его осветилось на миг подобием чувства, но тут же вдруг, утомленный, он рухнул на постель.
Она целовала его длинные, желтые, как у мертвеца, руки. Он смотрел
— Пора уходить, подведете, сударыня! Пора, пора, — торопил Горленко.
Узнав фельдшера, Михаил радостно замычал и, широко открыв беззубый рот, стал громко чавкать.
— Есть просит, — объяснил Горленко.
Мы ушли. Вместе с фельдшером я довез Веру домой. На другой день она лежала на столе, покрытая белым, такая же чужая, как Михаил.
Я не узнал ее, когда, обмыв ее, со словами «готово» какие-то женщины впустили меня в комнату. Помню: на глазах у этой желтой восковой куклы были медные пятаки. И под одним пятаком поблескивал белый-белый белок.
— Не закрылся один глазок: знать, высмотреть надо ей своего ворога, сказала баба.
Этот ворог — я.
Я не исполнил и последней Вериной просьбы. Я не рассказал никому, как замучили Михаила, ни тогда, ни в 1905 году, когда ко всем с просьбой пролить свет на это дело обращался один историк.
В архивах все узнано без меня.
А я, не желая себе неприятностей, жил в своей деревеньке и очень часто бывал пьян. Тогда-то в моей голове завелся Верин удод и стучал день и ночь:
— Худо тут… худо тут.
В мозжечке кое-что развивает давление всех атмосфер. Я бросаю перо, держать надо голову, приучать руки к крыльям — мах! мах!
Едва завтра музыка и такие слова: «Это есть наш последний и решительный бой»…
В горло… рраз!
Головой в стекло — два. И к черту Паук!
А над городом плавно Миргил.
Художника — лёт.
И нет — лет…
Кавалер орденов: Владимира, Анны, Георгия… пр-равое плечо впе-ред!