Один день без Сталина. Драматическая история обороны Москвы
Шрифт:
Руководители районных организаций гор. Перово (райком ВКП(б), райисполком и др.) прекратили работу».
Драпали все. И в те годы появилась злая шутка. Спрашивается:
– На какой ленточке медаль «За оборону Ленинграда»?
Ответ:
– На муаровой.
– А медаль «За оборону Москвы»?
– На драповой!..
Эвакуация с привилегиями
Верховный Совет СССР, аппарат правительства во главе с первым заместителем председателя Совнаркома Николаем Алексеевичем Вознесенским отбыли в Куйбышев. Центральное статистическое управление отправили в Томск, наркоматы мясной промышленности и земледелия, Сельхозбанк обосновались в Омске, наркомат торговли – в Новосибирске, Главное управление Северного морского пути – в Красноярске.
Наркомат вооружения предполагалось отправить в Ижевск, но там уже негде было приткнуться. Второе место – Киров, но оттуда не было бы надежной связи с заводами. Решили эвакуироваться в Пермь (тогда г. Молотов).
С 15 октября Московский железнодорожный узел отправлял ежедневно примерно двадцать пять демонтированных предприятий, которые перебазировались на восток и юго-восток.
16 октября в столицу вернулся с фронта заместитель главного военного прокурора Красной армии Николай Порфирьевич Афанасьев. В военной прокуратуре тоже шла подготовка к эвакуации:
«Беготня, неразбериха, шум. Кипы всяких бумаг и дел таскали в котельную для сжигания. Кто и чем распоряжался понять было трудно… Все это делалось в спешке, с криком и перебранкой… Рано утром 17 октября прокуратура эвакуировалась. Дом на Пушкинской, 15, совершенно опустел. Охрана, милиция, что охраняла вход с улицы, тоже исчезла. Правда, осталась при прокуратуре столовая от какого-то райпищеторга. Работники ее тоже собирались свертывать работу, но я приказал работу столовой продолжать».
Люди в страхе бросились на вокзалы и штурмовали уходившие на восток поезда.
А вот детские впечатления: «По дороге вместе с машинами и людьми шли коровы. Иногда девушки вели, как слонов на привязи, длинные надувные шары (аэростаты противовоздушной обороны). Я очень боялась, что девушки могут улететь с этими огромными шарами. А однажды, когда мы с мамой пошли к врачу (на Лесную улицу), то на асфальте валялся даже шоколад, но брать его не разрешалось, так как по нему ходили люди (во время паники разграбили фабрику «Большевик») у Белорусского вокзала.
А потом за нами приехали на грузовике люди с маминой работы и стали ей говорить, что надо уезжать. Она не соглашалась. Тогда кто-то посадил меня в кузов грузовика…».
Генерал-лейтенант Павел Андреевич Ермолин, заместитель начальника тыла Красной армии, вспоминал:
«Из окон Главного управления тыла, выходивших на улицу, можно было видеть автобусы и машины, заполненные взрослыми, детьми и домашними вещами. Появились старики и женщины, тянувшие салазки с мешками и чемоданами. С ними шли дети – малыши и школьники. Они двигались в сторону Комсомольской площади, к Казанскому вокзалу. В 18 час. 20 мин. из Москвы были отправлены первые эшелоны с эвакуированными. За одну ночь железнодорожники вывезли около ста пятидесяти тысяч человек, а к десяти часам утра 17 октября они смогли подать еще свыше ста поездов…».
Мария Иосифовна Белкина, жена критика Анатолия Кузьмича Тарасенкова, рассказывала, как перед эвакуацией из Москвы, 13 октября, она зашла в буфет Клуба писателей на улице Воровского:
«В дубовом зале свет не горел, у плохо освещенного буфета стояли писатель Валентин Катаев и Володя Луговской. Последний подошел ко мне, обнял.
– Это что – твоя новая б***ь? – спросил Катаев.
– На колени перед ней! Как ты смеешь!? Она только недавно сына родила в бомбоубежище! Это жена Тарасенкова.
Катаев стал целовать меня. Они оба не очень твердо держались на ногах. В растерянности я говорила, что вот и билеты уже на руках и рано поутру приходит эшелон в Ташкент, а я все не могу понять – надо ли?
– Надо! – не дав мне договорить, кричал Луговской. – Надо! Ты что хочешь остаться под немцами? Тебя заберут в публичный дом эсэсовцев обслуживать!
И Катаев вторил ему:
– Берите ребеночка своего и езжайте, пока не поздно, пока есть возможность, потом пойдете пешком. Погибнете и вы, и ребенок. Немецкий десант высадился в Химках…
Огромная вокзальная площадь была забита людьми, вещами; машины, беспрерывно гудя, с трудом пробирались к подъездам… Мелькали знакомые лица. Пудовкин, Любовь Орлова (я случайно окажусь с ними в одном вагоне). Все пробегали мимо, торопились, кто-то плакал, кто-то кого-то искал, кто-то кого-то окликал. Какой-то актер волок огромный сундук и вдруг, взглянув на часы, бросил его и побежал на перрон с одним портфелем, а парни-призывники, обритые наголо, с тощими котомками, смеялись над ним.
Подкатывали шикарные лаковые лимузины с иностранными флажками – дипломатический корпус покидает Москву. И кто-то из знакомых на ходу шепнул: правительство эвакуируется, Калинина видели в вагоне!
А я стояла под мокрым, липким снегом, который все сыпал и сыпал. Стояла в луже в промокших башмаках, держа на руках сына, стояла в полном оцепенении, отупении посреди горы наваленных на тротуаре чьих-то чужих и своих чемоданов, и когда у меня окончательно занемели руки, я положила сына на высокий тюк и услышала крик:
– Барышня, барышня, что вы делаете, вы же так ребенка удушите – вы положили его лицом вниз!..».
«17 октября. Курский вокзал, – вспоминал полковник-артиллерист Павел Кузьмич Коваленко. – В зале вокзала негде ступить – все лестницы, где можно только поставить ногу, заполнены живыми телами, узлами, корзинами… Ожил в памяти 1919 год – год разгара гражданской войны, голода, разрухи и тифа… Кто мог предвидеть такое? Здесь неуместно говорить о многих вещах, но после войны, можно полагать, будет произведена коренная реформа во всех областях нашей экономики, перестройка воспитания».
«Вокзалы запружены уезжающими, – таким запомнил этот день врач «скорой помощи» Александр Григорьевич Дрейцер. – На привокзальных площадях очереди с вывесками организации на шесте. Толпы сидят на своем скарбе. Только воздушная тревога разгоняет эти толпы на время. Наживаются носильщики, люди с тачками и воришки… Везде одна тема разговора: куда ехать, когда едете, что везете с собой и т. д.
Заводы и фабрики отпустили рабочих. Дали аванс за месяц вперед. Выдают всему населению по пуду муки. Метро сутки не работало. На базарах и на улицах продают краденые конфеты и шоколад. Говорят, будто мясокомбинат разгромлен. По улицам проходят гурты скота. По Садовой угоняют куда-то несметное количество свиней. Темные личности бродят около и тянут в подворотни свиней чуть ли не на глазах у пастухов».