Один момент, одно утро

Райнер Сара

– Ты ни в чем не виновата, – отвечает Алан.

Но Анна чувствует свою вину.

Стив выводил Анну из себя бессчетное число раз, но ничего подобного тому, что случилось сейчас, не случалось. Как он посмел? Случившееся явно за пределами ее понимания, но от этого ничуть не легче. Когда она отведет его домой, как бы ни был он пьян, не важно, она выскажет ему все, что думает, но сначала нужно туда добраться.

– Пошли, – говорит она скрепя сердце и тянет его за свитер к двери.

– Куда мы идем? – невнятно бормочет Стив.

– Домой. Ты здесь

не понравился.

Она берет его за локоть, хотя сейчас ей противно даже дотрагиваться до Стива, и ведет на улицу.

– Пока, – прощается она с Аланом.

Стив еле держится на ногах, он натыкается на дверь и, шатаясь, тащится по дорожке.

– Может быть, вернешься, когда уложишь его? – предлагает Алан из дверей.

– Может быть, – кивает Анна, хотя про себя думает, что вряд ли.

Она проводит Стива через калитку и поворачивает налево. Кажется, проходит вечность, пока они добираются до конца улицы. Он несколько раз спотыкается, хихикает и каждый раз вскрикивает «ой!». Анне ни капельки не смешно, это еще одно испытание, ее терпение на исходе.

– Что ты такая сердитая? – спрашивает Стив, когда они очень медленно переходят улицу.

– Думаю, тебе должно быть понятно.

Но он, напившись до беспамятства, уже ничего не соображает.

– Я выпил всего несколько бокалов вина.

– Да, конечно, – фыркает Анна. – Доведу тебя до дому и тогда скажу, что ты делал не так. – Ей не хочется орать на него на улице.

– О-о-о, доблая Анна пелеводит меня челез дологу, – бормочет Стив, состроив физиономию плохого мальчика. Возможно, если бы он был трезвым, она нашла бы его паясничанье забавным, но сейчас это выглядит жалко.

Наконец, они добираются до Чарминстер-стрит. Стив вваливается на садовую дорожку и встает у двери в ожидании. Анна достает из сумки ключи и одной рукой открывает дверь, а другой удерживает Стива в вертикальном положении. Потом толкает его через порог.

– Ты меня толкнула! – протестует он, упав на лестницу и цепляясь руками за перила, чтобы подняться.

– Да, – рычит она, – толкнула.

– Зачем?

– Чтобы ты оказался внутри. – Она ногой захлопывает за собой дверь. – Но если бы ты так не нарезался, то не упал бы. Не устраивай из этого трагедию.

– Но мне больно, – хнычет Стив, кое-как поднимаясь на ноги.

– Я тут ни при чем. И если уж говорить о боли: каково, по-твоему, мне сейчас?

– А?

Он ничего не помнит, и Анна понимает, что зря тратит время, но ей нужно выпустить пар. Она слишком взбешена, чтобы сдерживаться.

– Ты сегодня вел себя отвратительно. По отношению ко мне и всем прочим. Я никогда не видела ничего подобного.

– А?

– Ради бога, Стив! Люди пришли на поминки, чертов идиот! Умер человек. Внезапно, неожиданно, без предупреждения УМЕР. Сравнительно молодой человек. Которого все так любили. У которого остались жена, дети, множество друзей и родственников, и они скорбят. А ты обругал его брата, потом Карен, его жену, потом всех гостей!

– Мне очень жаль.

– Не жалей.

Поздно жалеть. Меня тошнит от этого. Ты еще умудрился изобразить из себя жертву. Но если честно, Карен была права. Саймон стоил десяти таких, как ты.

– Что ты говоришь? – Он шагает к ней, подняв плечи.

Анна пятится к двери. Она уже видела это раньше – способность Стива преображаться не только эмоционально, но и физически – из неуклюжего надоедливого пьяницы он превращался в жестокого и агрессивного типа. И все же, даже понимая, что это приведет к беде, Анна повторяет:

– Я сказала, что Саймон стоит – наверное, надо сказать «стоил» – десяти таких, как ты.

Она так переполнена яростью, что ей все равно, что будет дальше.

– Сука!

Оскорбление не задевает ее. Она с вызовом поднимает подбородок.

– Я не сука. Я просто говорю тебе правду. Сегодняшнее траурное мероприятие ты превратил в полное бедствие. Мы были на поминках, Стив, помнишь? На поминках по моему другу. А ты начал бросаться на людей. Грубо и агрессивно, на сто процентов по-свински. Почему? Потому что напился.

Возможно, Стив в этот момент ничего не соображает, но Анна-то в ясном уме. Ярость обострила ее язык, ускорила мысли.

– Я не напился!

– Да что ты говоришь! Ты нажрался, как последнее говно. В том-то вся и беда, что ты не считаешься абсолютно ни с кем, кроме себя. Ты не можешь поставить себя на место другого, Стив. И, – она коснулась того, что в их отношениях было главной проблемой, – на мое место тоже.

– Что?

– Попытайся понять. Я только что потеряла друга, дорогого, очень дорогого друга. Я глубоко, глубоко расстроена. Но с тех пор как Саймон умер – сколько? пять дней назад, – ты не сделал ничего, НИЧЕГО, чтобы поддержать меня.

– Сделал…

– Что? Приготовил мне спагетти по-болонски? Ой, извини, забыла. – Она изображает раскаяние. – Да, конечно, ты вчера помогал готовить угощение для гостей. Это очень хорошо, признаю. Хотя на самом деле ты делал приятное себе. И это дало тебе веский довод не присутствовать на похоронах. А я хотела, чтобы ты пошел, ты был нужен мне там. А тебе это даже в голову не пришло, не проникло в твой убогий самовлюбленный умишко!

Стив вздергивает голову; оскорбление, похоже, дошло до него.

– Ты думаешь только о себе, и не любишь похорон. Ну, так знай: их никто не любит! Думаю – надеюсь, – ты все же подумал о Карен. Но я твоя женщина, и ты не подумал – ни разу – как-то помочь мне.

Анна замолкает и смотрит на него. Стив как будто немного протрезвел и успевает осмысливать ее тираду, едва успевает.

– Ты знаешь, чего я хочу прямо сейчас? – говорит Анна.

– Чего?

Они стоят, как два боксера, настороженно глядя друг на друга, на расстоянии пары футов.