Один шаг между жизнью и смертью
Шрифт:
Последним в комнату вошел пожилой мужчина, одетый так, словно собирался с минуты на минуту отправиться на какой-нибудь светский раут. Его седая, слегка поредевшая шевелюра была уложена волосок к волоску, суховатое лицо со скошенным назад черепашьим подбородком лоснилось после тщательного бритья, рубашка резала глаза своей первозданной белизной, на пиджаке не было ни пылинки, а идеально отутюженные брюки аккуратными складками ниспадали на сверкающие носки ботинок. Не хватало разве что шелкового цилиндра и тросточки, чтобы каждому стало ясно: перед ним настоящий джентльмен в лучших традициях доброй
Пожилой джентльмен шагнул в грязноватую комнату, подчеркнуто стараясь не задевать краями одежды стены и мебель, чтобы ненароком не испачкаться. Его свита почтительно расступилась. Он остановился напротив кровати и некоторое время с брезгливым любопытством разглядывал спящего Шубина. Потом его взгляд переместился на Таню, которая стояла у окна, неторопливо застегивая блузку, и его холодноватые, неопределенного голубовато-серого цвета глаза заметно потеплели. Он благосклонно кивнул девушке и снова повернулся к адвокату. Шубин продолжал безмятежно посапывать, не ведая, что над его головой уже сгустились грозовые тучи. Бросив на Андрея Валентиновича последний взгляд, пожилой джентльмен молча отступил от кровати и негромко сказал:
– Можете приступать.
С Шубина грубо сдернули одеяло и, поскольку никакой одежды на нем не оказалось, без лишних церемоний схватили за волосы. Плечистый парень с бритым затылком и мощными бицепсами рванул остатки адвокатской шевелюры на себя с такой силой, что в кулаке у него остался клок вырванных с корнями волос, а Шубин, издав невнятный спросонья, но полный боли и ужаса крик, кубарем скатился с кровати, впечатавшись холеным породистым лицом в грязные доски пола. Его немедленно ударили в ребра носком тяжелого ботинка, а когда он поднял голову, чтобы закричать, тот же ботинок обрушился на его затылок. Шубин снова клюнул носом, словно пытаясь просунуть голову в подвал и посмотреть, как там поживают мыши. Перед глазами у него полыхнула ослепительная белая вспышка, рот мгновенно наполнился кровью. Шубин попытался вдохнуть, захлебнулся кровавой слизью и мучительно закашлялся, корчась на полу и разбрасывая во все стороны красные брызги.
Таня брезгливо поморщилась, но прежде, чем отвернуться, коротко напомнила:
– Кровь.
Ее поняли без дополнительных разъяснений. Кое-кто украдкой оглядел свои руки и одежду, дабы убедиться, что на них не попали красные брызги. Седовласый джентльмен снова одобрительно кивнул и сделал еще один шаг в сторону.
В это время из соседней комнатушки вдруг раздался утробный бычий рев, фанерная перегородка тяжело содрогнулась от мощного удара, послышался истошный женский визг, что-то тяжело затрещало, ломаясь на части, и из дверного проема спиной вперед вылетел дюжий детина с окровавленной физиономией. В правой руке у него был зажат пистолет, а левая судорожно хватала пальцами воздух в тщетных попытках зацепиться за что-нибудь и задержать стремительный и неуправляемый полет. Он еще не успел грохнуться на пол, когда вслед за ним из того же проема рыбкой вынырнул еще один боевик, воткнулся головой в бревенчатую стену и затих на полу. Его автомат, лязгнув железом, отлетел под лавку.
Из соседней комнаты, продолжая реветь быком, выскочил полуголый Палыч, одной рукой придерживая на животе резинку сползающих “семейных” трусов,
– Прекратить безобразие, – негромко скомандовал “джентльмен”, и поднявшиеся было стволы послушно опустились. – Здравствуй, Павлик.
Палыч перестал реветь так резко, словно в нем вдруг выключили звук. Его лицо мгновенно утратило выражение свирепого азарта, и на нем явственно проступили растерянность и испуг.
– Отдай ребятам пушку, Павлик, – почти ласково попросил “джентльмен”. – И присядь где-нибудь в сторонке. Я поговорю с тобой немного позже. И принесите ему одежду! – слегка повысив голос, обратился он к своей свите.
Кто-то пулей метнулся в закуток за фанерной перегородкой. Там опять завизжала Светка. Раздался звук тяжелой оплеухи, и проститутка замолчала.
Палыч не глядя отдал одному из бандитов пистолет и обессиленно опустился на лавку. Ему принесли одежду, и он принялся механически натягивать ее на себя.
Тем временем двое бандитов, брезгливо переступая через кровавые пятна, подняли под мышки обвисшее тело Шубина и положили его на кровать, зачем-то старательно отворачивая лица. На руках у обоих были резиновые перчатки. Шубин безумно вращал вытаращенными глазами. В глотке у него хрипело и булькало, но он молчал, видимо не решаясь крикнуть.
– Тяжелый, боров, – сказал один из бандитов, становясь в изголовье и деловито пристегивая руки Шубина к железной спинке кровати.
– Вот станешь адвокатом, будет и у тебя такой же курдюк, – откликнулся второй, делая то же самое с ногами адвоката.
Сообразив наконец, что происходит, Шубин рванулся, но было поздно: металл звякнул о металл, стальные цепочки натянулись, и браслеты вонзились в пухлое, давно не знавшее боли и настоящих физических нагрузок, поросшее жесткими черными волосами тело.
– Кто вы такие? – прохрипел Шубин. Понять его было сложно: проходя через острые обломки зубов и распухшие, как дрожжевые оладьи, губы, слова деформировались почти до неузнаваемости, превращаясь в набор шипящих и свистящих звуков и неразборчивых хрипов.
Тем не менее седовласый предводитель шайки налетчиков понял вопрос. Неторопливо подойдя поближе, он негромко сказал Палычу:
– Павлик, объясни своему другу, кто мы такие точнее, кто я такой.
Разглядев “джентльмена”, Шубин снова дернулся, как гальванизированная лягушка. Его окровавленная нагота вызывала презрительную жалость, но все, кроме, пожалуй, самого Андрея Валентиновича, знали, что это только начало.
– Вы? – спросил он, и в его голосе прозвучало безмерное удивление. – Это вы? Как вы здесь…
– Я, – спокойно ответил “джентльмен”. – Это действительно я, и прибыл я сюда по касающемуся нас обоих делу.
В это время заговорил Палыч.
– Что ж ты, Валентиныч, – с укоризной сказал он. – Что ж ты, падла, не сказал мне, от кого прячешься? Если бы я знал, что ты Графа кинул, разве ж я бы с тобой связался? А теперь и тебе абзац, и мне заодно с тобой. Козел ты, Валентиныч.
Шубин, знавший легендарного Графа лишь понаслышке и в последнее время все более склонявшийся к мысли, что за этим псевдонимом прячется целая группа сообразительных урок средней руки, до сих пор не мог понять, что происходит.