Одиночество простых чисел
Шрифт:
Подумав минутку, Надя поставила бокал на пол, за диван, чтобы случайно не задеть ногой, и решительно потянулась к Маттиа. Сначала она поцеловала его, потом скинула с ног туфли на каблуках (они упали с грохотом) и села на него верхом, не давая возразить.
Маттиа ничего не пришлось делать самому. Она взяла бокал из его рук и положила освободившиеся руки на свои бедра. Язык Маттиа оказался твердым. Она стала обводить его своим языком, настойчиво вынуждая двигаться, и в конце концов он повторил ее движения.
Довольно неловко они опрокинулись на бок. Одна нога Маттиа свисала с дивана, другую зажимало ее тело. Он думал
Руки его скользнули под майку Нади, и прикосновение к ее коже не вызвало неприятного ощущения. Они разделись, не отрываясь друг от друга и не открывая глаз, потому что в комнате было слишком много света и любая посторонняя вещь могла остановить их.
Пока Маттиа возился с застежкой на бюстгальтере, он подумал: вот и происходит. Наконец происходит, причем таким образом, каким он и не предполагал.
35
Фабио поднялся рано, выключил будильник, чтобы не разбудить Аличе, и вышел из спальни. Аличе лежала на его стороне кровати — одна рука выпростана из-под простыни, другая вцепилась в ее край — наверное, во сне она за что-то хваталась.
Он уснул совершенно обессиленный, но сон не принес облегчения — его преследовали какие-то кошмары, один страшнее другого. Чтобы избавиться от наваждений, нужно чем-то заняться, решил он: поработать, измазаться, вспотеть, заставить мышцы заныть от усталости. Можно было бы отправиться в больницу на внеочередное дежурство, но к обеду ожидались его родители — они приходили, как заведено, каждую вторую субботу месяца. Он дважды брался за телефон, думая позвонить им и отменить встречу — Аличе якобы нездоровится, но ведь потом они станут названивать каждую минуту, как всегда беспокоясь обо всем, придется снова объясняться с женой, и будет еще хуже.
В кухне он снял майку и попил молока, достав его из холодильника. Он мог бы сделать вид, будто ночью ничего не произошло, и дальше держаться, сохраняя спокойствие, как всегда в таких случаях, только на этот раз ему было уж особенно тошно. Кожа на щеках натянулась от высохших слез. Он ополоснул лицо над раковиной и вытерся висевшим рядом кухонным полотенцем. Потом посмотрел в окно: небо еще пасмурное, но вскоре выглянет солнце. В эту пору года всегда так бывает. В один из таких дней он повез бы своего сына на велосипеде по дорожке вдоль канала до самого парка. Там они попили бы воды из фонтанчика и посидели на травке хоть полчасика. Потом вернулись бы, но уже по улице, завернули бы на минутку в кондитерскую и накупили там уйму сладостей к обеду. Ему ведь не так много-то и нужно. Ему нужна просто нормальная жизнь, какую он всегда заслуживал.
Все еще в одних трусах, Фабио спустился в гараж, достал с самой дальней полки тяжелый ящик с инструментами, и на минуту стало полегче. Вытащив отвертку и гаечные ключи на девять и двенадцать миллиметров, он принялся методично, деталь за деталью, разбирать велосипед. Сначала смазал маслом все узлы, потом обтер проспиртованной ветошью раму. Сковырнув ногтем налипшие брызги грязи, почистил как следует середину педалей — щели, куда даже палец не пролезает. Собрал отдельные узлы, осмотрел и отрегулировал тормозные тяги, накачал обе шины, ладонью проверяя давление.
Отступив на шаг, он вытер руки и осмотрел свою работу с досадным отчуждением. Затем изо всей силы пнул велосипед ногой, и тот упал, сложившись пополам, словно животное. Одна педаль закрутилась, и Фабио прислушивался к ее гипнотическому шороху, пока наконец снова не наступила тишина.
Он хотел было уйти из гаража, но вернулся, поднял велосипед и поставил на место, попутно проверив, не поломал ли что-нибудь. И почему он не терпит беспорядка, не может выплеснуть из себя злость, накопившуюся в груди, не в силах ругаться, крушить все, что попадет под руку? Ответ ему был известен: потому что предпочитает сохранять иллюзию, будто каждая вещь находится на своем месте, даже если на самом деле это не так.
Погасив свет, он поднялся наверх.
Аличе сидела за столом в кухне и пила чай. Перед ней стоял только флакон с заменителем сахара. Она подняла глаза и смерила Фабио взглядом.
— Почему не разбудил меня?
Фабио пожал плечами, открыл кран и пустил сильную струю.
— Ты так крепко спала, — ответил он и, капнув средством для мытья посуды, стал тщательно смывать с рук черную жирную грязь.
— Теперь я не успею приготовить обед, — сказала она.
— Ничего, можем и без обеда обойтись.
— Что это еще за новости? — удивилась Аличе.
Он сильнее потер руки:
— Просто я подумал… — и не договорил.
— Новая мысль?
— Да, ты права. Дерьмовая мысль, — сквозь зубы ответил Фабио и поспешно вышел из кухни.
Вскоре Аличе услышала шум душа. Поставив чашку в раковину, она вернулась в спальню, чтобы одеться.
На кровати, на стороне Фабио, простыни были скомканы, подушка сложена пополам, а одеяло сдвинуто в ноги. Как всегда по утрам, немного пахло потом, и Аличе распахнула окно, чтобы проветрить комнату.
Мебель, у которой ночью, казалось, есть душа, теперь выглядела обычно.
Аличе привела постель в порядок: натянула простыни, заткнув углы под матрас, завернула край одеяла до половины подушки, как учила ее Соль, и только после этого оделась. Из ванной донеслось жужжание электробритвы Фабио, навевая сонливость.
Она подошла к окну и задумалась: чем закончится эта их ночная ссора? Обычно Фабио выходил из ванной еще без майки, обнимал ее за плечи, утыкался в волосы и постепенно успокаивался. Она попыталась представить какой-то другой вариант и не смогла. Стояла и смотрела, как колышутся шторы от сквозняка. Внезапно она ощутила беспомощность — нечто похожее на то состояние, которое привело ее в расщелину на горе, а потом в комнату Маттиа. Примерно то же она испытывала всякий раз перед нетронутой кроватью матери. Пальцы нащупали острую бедренную косточку, прошлись по ее краю, поднялись выше, к тому месту, где была татуировка. «Груз последствий…» — со вздохом подумала она.
Когда жужжание бритвы прекратилось, Аличе покачала головой и вернулась в кухню, заставляя себя сосредоточиться на мысли о предстоящем обеде. Мелко нарезала лук, сняла резинку с пучка шпината, вымыла его под струей холодной воды и положила на разделочную доску, поставила на огонь кастрюлю с водой. Всему этому ее научил Фабио. Она привыкла относиться к продуктам со спасительным для нее равнодушием, заученно повторяя простые действия, конечный результат которых не имел к ней никакого отношения.