Одиночка
Шрифт:
– Я предполагаю, что это вспомогательные команды. Их вызвали из города как только мы начали заваруху. А вообще, у меня мало данных на основе которых я мог бы произвести анализ ситуации.
– Ладно, доберёмся до трущоб, а там посмотрим. Действовать будем по обстоятельствам. Решения будем принимать по мере возникновения проблемы.
– Свейн отпил из фляжки компот.
– Сейчас у нас проблема одна - найти укрытие.
Позади всех на небольшой скорости двигались два мобиля, старенький "Жук" и "Магнетик". В "Магнетике" сидели два человека, а "Жук" двигался "привязанный", на автопилоте.
–
– спросил человек сидевший за рулём у Лиама.
– В трущобы, - ответил Лиам.
– Там он знает если не всё, так очень многое. Там ему будет где развернуться, у него будет оперативный простор. Ведь именно в таких условиях его учили выживать?
– Его учили выживать в любых условиях.
14.
Виктория проснулась, села в постели, потёрла лицо руками и потянулась. Потом потянувшись, достала с прикроватной тумбочки коммуникатор и посмотрела на часы.
– Обалдеть, проспала восемнадцать часов!
– удивлённо сказала она посмотрев вновь на циферблат, не ошиблась ли?
Сделав нечто напоминающее утреннюю зарядку, покрутив руками, поприседав и пару раз наклонившись она босиком прошлёпала в душ. Проходя по коридору, она втянула носом воздух, на кухне кто-то что-то готовил. Она не смогла определить что именно, но это было нечто вкусное. В животе заурчало, желудок давал знать, что пора бы и подкрепиться.
Виктория приняла душ и вернулась в комнату. Её одежда, выстиранная и выглаженная лежала на краю кровати. Девушка оделась, застегнула на руке коммуникатор, заправила постель и отправилась в гостиную. О пистолете, что припрятала вчера, она и не вспомнила.
В гостиной, за столом, сидел Майк, и уплетал молочную кашу.
– О, Виктория! Как спалось? Присоединяйся, Исгерд сварила молочную кашу из овса.
– Овсянка? Я люблю овсянку, особенно на топлёном молоке.
– Виктория села за стол.
– Последний раз я ела овсянку в детстве. Вкусно?
– Вкусно, не то слово! До сегодняшнего дня я и не знал, что из овса можно варить кашу. Я думал, что им кормят только лошадей которые участвуют в скачках.
– Эх ты, темнота! Овсянку едят с незапамятных времён. И не только лошади.
– Мы все в какой-то мере лошади, - сказала вошедшая в гостиную Исгерд, неся в руках поднос с тарелками и чашками.
– Это я конечно шучу. Как спалось, Виктория?
– Хорошо, и что самое интересное - долго.
– Виктория помогла Исгерд переставить на стол тарелки.
– А Свейн ещё не проснулся?
– Ты поешь сначала, а потом поговорим.
– Сказала Исгерд и ушла на кухню.
У Виктории заныло в груди. Неужели Свейн встал раньше и отправился в город? Без неё. Ничего не сказав. И Талека не видать, наверное повёз Свейна. Как же он мог, ничего не сказав, просто бросить её? Почему он всё делает сам, один?
Виктория вяло ела овсянку. Та была как на заказ, сварена на топлёном молоке и приправлена кусочками фруктов. Как у бабушки, тогда, давно, в детстве. Она ела и всё думала и думала.
Майк доел свою порцию и принялся за тосты. На обжаренный до румяной корочки хлеб он намазывал тонкий слой масла и поливал джемом. Облизывая губы и пальцы, Майк со смаком
– Господь милосердный! Так вкусно я ещё никогда не ел! Хозяйке впору открывать своё бистро. Такой талант пропадает!
Виктория съела кашу, пару тостов и выпила полкружки какао. Мысли о Свейне не покидали её и когда в гостиную вошла Исгерд, она спросила:
– Он уехал в город, да?
– Да.
– Исгерд присела рядом с девушкой.
– Не беспокойся о нём, с ним всё хорошо. С ним Талек.
Исгерд знала о чём говорила, робот выходил на связь каждый час.
– Вы поедете сегодня в город?
– Да, Майк помог мне с утра загрузить мобиль. Так что, если ты готова, можем ехать.
Майк попрощался с Викторией и проводил их с Исгерд до ворот. Он остался стоять, прислонившись к воротине и поднял руку, когда Исгерд вырулила на дорогу. Виктория помахала в ответ. На её вопрос поедет ли он в город, Майк сказал, что лучше останется выращивать зелень на ферме у Исгерд, чем ещё когда нибудь покажется в городе.
– Уж лучше я вырою себе нору в лесу и буду жить с жуками и букашками, чем с этим городским зверьём.
Маленький мобиль-грузовичок, загруженный зеленью шустро катил по дороге. Виктория подавленно молчала, в голове постоянно крутилась мысль, что Свейна она больше не увидит.
– Не грусти, девочка, всё будет хорошо, - успокаивала Викторию Исгерд, видя как та хмурится. Девушка лишь кивала, а сама думала, что всё в этой жизни зря. Всё в пустую. Зря она наперекор родным пошла на службу, пытаясь доказать всем и вся, что она де смелая, сильная, всё у неё получится. Получилось. За провалы двух заданий она была назначена агентом-сборщиком на захудалую планетку сроком на два года. То было и последним испытанием и наказанием за промахи. И здесь она сумела вляпаться. Угораздило влюбиться в парня у которого куча врагов и проблем. Да, она поставляла информацию, но не сумела узнать главного - кто её возлюбленный на самом деле. Не смогла, да и не хотела. Она запуталась. С одной стороны служба и долг, с другой её личные мотивы. Ну, какой из неё разведчик? Никакой. Ничего она не доказала, ни себе ни другим. Слабая и обычная девчонка с глупыми амбициями. Теперь ей только и остаётся, что подать прошение об отставке и покинуть службу, вернуться с позором домой и делать то, что делали до неё все женщины её рода - вести дом и рожать детей.
Слёзы покатились по щекам, крупные, как дождевые капли. Виктория всхлипнула и разрыдалась, вытирая рукавом лицо. Исгерд достала из бокса между сидений салфетки и подала Виктории. Потом обняла её свободной рукой и прижала к себе.
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо.
– Потом Исгерд стала рассказывать Виктории что она тоже когда-то была влюблена в одного парня, он был военным и постоянно переезжал. Она тоже была молода и строптива и пыталась всем что-то доказать. А когда доказала, то оглядевшись, не увидела ни своего парня, ни родных, ни близких. Она поставила свои амбиции выше любви, думала что успеет и любить и жить... А в итоге осталась одна, на задворках обитаемых миров.
– За любовь надо бороться, девочка моя. Драться, рвать зубами и когтями. И если любишь по-настоящему, ничто не станет помехой.