Одиночка
Шрифт:
Натали собрала реликвии и аккуратно сложила их в сигарную коробку, в последний раз на секунду задержавшись взглядом на фото женщины в лодке, чье имя было ей теперь известно.
— Спасибо, — тихонько шепнула она.
Убрав в коробку фотографию, она закрыла ее. Этим закончилась история, благодаря которой родилась их семья. Натали пошла к двери. Помедлила, собираясь погасить свет.
— Пап, все-таки я должна задать тебе еще один вопрос. Так это было правдой?
— Что, малышка? — спросил старик с закрытыми глазами.
— Ну, насчет твоей памяти? Мы всегда знали, что она у тебя хорошая. Я не сомневаюсь, что ты мог процитировать
— Правда ли это? Подожди, сейчас… Я помню, что ты родилась двадцать второго января 1955 года. — Он приставил палец ко лбу. — Думаю, это была суббота.
— Конечно, суббота. Я миллион раз слышала, как из-за этого тебе пришлось пропустить игру «Кабс». Билеты на лучшие места пропали.
— Точно, точно… Наверное, мой преклонный возраст все-таки сказывается.
— Да, и ты не рассказал мне, что стало с формулами Мендля, чем там все закончилось? Они действительно им так помогли?
Он пожал плечами.
— Помогли ли они им? Мне сказали, что они изменили ход войны и, следовательно, истории. Поначалу они не очень понимали, что делать без Альфреда и Натана. Меня отвезли в это место в Нью-Мексико, и я принялся извергать на них формулы Альфреда. В итоге оказалось, что немцы не были так близки к созданию атомной бомбы, как все думали. Хотя, знаешь что, солнышко…
— Что, пап?
Отец повернулся к ней.
— Я никогда не понимал ни черта из того, что говорил старик. Я просто брал и складывал все сюда. — Он постучал себя пальцем по голове. — Газовая диффузия… Это всегда было для меня какой-то абракадаброй. Вот, налоговое законодательство — другое дело, в этом я разбираюсь. — Его слова звучали все тише и тише. — Трасты, завещания… Это вещи понятные. Понимаешь, что я говорю, солнышко?
— Да, пап. Думаю, понимаю. — И она погасила свет.
Эпилог
В Музее Наук Брэдбери в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, прямо за спиной у памятников генералу Лесли Гровсу и Роберту Оппенгеймеру, установлена мемориальная стена с именами участников Манхэттенского проекта, помогавших создавать атомную бомбу и тем самым изменивших ход современной истории.
На стене 247 имен. Одни хорошо знакомы каждому, кто интересовался этой главой всемирной истории: Эйнштейн, Ферми, Бор, Теллер. Другие, такие как Кистяковский, Моррисон, Неддермайер, Улам, — физики-теоретики, химики и математики, принадлежат необычайно талантливым людям, чей вклад был не менее ценен, но чьи имена оказались не столь широко известны.
В этом списке есть имя, которое носил человек, фактически никогда не работавший в проекте «Манхэттен». Он погиб во время войны в Европе, в концлагере, далеко от Лос-Аламоса или Оук-Риджа, штат Теннесси, и обстоятельства его смерти покрыты тайной. Однако его вклад в изучение газовой диффузии, сохраненный людьми беспримерной храбрости, считается столь же существенным для успеха проекта, как вклад тех, кто ежедневно трудился в научных лабораториях.
Вы найдете его имя, если опуститесь на колени, внизу, в третьем ряду, между Маккиббеном и Моррисоном.
Альфред Мендль.
От автора
Мой тесть, Натан Зорман, вырос в Варшаве, но по велению судьбы, которое несомненно спасло ему жизнь, в 1939 году, за несколько месяцев до начала войны, покинул Польшу и приехал в США.
Никого из своей семьи он больше никогда не увидел.
В 1941 году, когда Америка вступила в войну, он поступил на службу в армию. Благодаря знанию языков оказался в разведке.
Сейчас ему девяносто шесть лет, но, как и многие другие пережившие войну люди, он никогда не делится воспоминаниями об этом времени или юношеских годах, проведенных в Польше. Сама память о родственниках, которые пропали без вести, для него слишком болезненна. За долгие годы он так и не попытался выяснить, что же с ними случилось. Мне всегда хотелось написать книгу о переживаниях — о горе и потерях, о чувстве вины за то, что ты выжил, которое, несмотря на все радости, происходившие в его жизни в течение семидесяти с лишним лет, мешали ему быть счастливым.
Большая часть событий, описанных в книге, основана на реальности. Альфред Вецлер и Рудольф Врба существовали, и их описания происходившего в Освенциме на самом деле циркулировали в высших эшелонах американского правительства и сделали достоянием гласности зверства, вершившиеся в лагере смерти. Совещания у президента Рузвельта, на которых обсуждалась эта тема, также имели место. На них рассматривалось несколько планов по прекращению геноцида, включая бомбардировку железнодорожных путей, но в конце концов все они были отвергнуты. Правдива и история о Виттельских евреях, обладателях фальшивых паспортов латиноамериканских государств, как и ее трагический конец: преданные евреем из Варшавского гетто, в январе 1944 года все 240 человек были отправлены в Освенцим. Больше о них ничего не известно.
Изучая прошлое своего тестя, я узнал о чистках, которые происходили во Львове, бывшем в то время польским городом, в июне-июле 1941 года, во время немецко-фашистской оккупации. Во Львове был процветающий университет, и там проживала одна из самых многочисленных еврейских диаспор в Польше. В ходе того, что было названо «актом самоочищения», нацисты и украинцы преследовали тысячи еврейских интеллектуалов — преподавателей, ученых и творческой интеллигенции. Их выявляли и либо расстреливали на месте, либо ссылали в лагеря смерти — Треблинку, Собибор и Освенцим. Тут я спросил себя: далеко ли отсюда до истории о том, что один из этих репрессированных ученых обладал неким важным знанием, способным повлиять на исход войны, и даже более того, на развитие человечества? Некое знание, которое надо было спасти, чтобы оно не сгинуло вместе с ним.
Обдумывая эту идею, я наткнулся на фигуру выдающегося датского физика Нильса Бора. Он считается отцом-основателем атомной теории, в 1922 году получил Нобелевскую премию по физике и был одним из самых почитаемых ученых своего времени. В книге я описал его опасный побег из Дании буквально за день до ареста, после которого его, скорее всего, отправили бы в концлагерь, и не менее драматичный перелет в Лондон в бомбовом отсеке британского истребителя «Москито». Через год он стал британским участником Манхэттенского проекта в Лос-Аламосе. В 1945 году Роберт Оппенгеймер признавал его особые заслуги не только в качестве наставника многих ученых, работавших в проекте, но и его исключительную роль в создании пускового механизма атомной бомбы. Талант и обширные знания Бора никогда не были на службе у нацистов, но нетрудно было представить, что, если бы Бор оказался в фашистском концлагере и немцы заставили бы его на себя работать, ход войны мог бы быть совершенно иным или, по крайней мере, финал мог быть отсрочен.