Одинокая лисица для мажора
Шрифт:
– Я даже не упоминаю о том, сколько денег было угрохано на оплату твоего образования и здесь, и в Англии! – продолжал задвигать тем временем агитационную речь, взывающую к моей совести, отец. И, судя по переходу к финансовым вопросам, она, слава тебе господи, близилась к завершению. Сейчас перейдет к штрафным санкциям и отпустит с глаз долой. – И что, разве ты получил это образование?! И это в твои-то годы! У меня ты уже был трехлетний и должность приличная! – Да-да, слыхал я это многократно, какой он был уже молодец целеустремленный, сумевший по комсомольско-партийной линии так удачно придвинуться, как его сверстникам-неудачникам и не светило. А то, что дед у меня в те времена какой-то там сильно могучий партийный функционер был, не в счет. Все сам, сам. – Дети моих друзей твоего возраста уже вовсю осваивают руководство семейным бизнесом, а то и собственный организовывают и преуспевают, семьи, опять же, заводят и ведут достойную жизнь, а ты!..
– А я! – послушно поддакнул я и все же от души зевнул, выдавив из себя: – Виноват, исправлюсь.
Отец замолчал и уставился на меня пристально, видимо поняв, что черта с два я его слушал и проникся. Сука, надо было рожу повиноватей скорчить и глазами его поедать, кивая, что тот болванчик. А теперь есть угроза, что он на новый заход пойдет. Оно мне надо?
– Думаешь, я не знаю, что ты плевать хотел на все, что я тебе тут говорю? – спросил отец совсем другим тоном. Таким, что мне и спать расхотелось. – Считаешь, я не в курсе, что тебе глубоко плевать на интересы семьи, и я не понял уже, что толку из тебя никогда не выйдет? У тебя нет амбиций, характера, чувства ответственности. Ты мой единственный сын, Антон, и мы с матерью давали тебе все. Все, чего мог пожелать ребенок, и даже больше! И в том и была наша ошибка, очевидно. Ты так ребенком, мальчишкой, и остался. Во взрослого человека, мужчину, так и не вырос. А зачем, если и так имеешь все что нужно, делаешь что вздумается, и всегда все сходило и сходит тебе с рук. Но дальше так продолжаться не может и не будет. Не захотел учиться – значит, женись и начинай работать.
– В смысле? – у меня брови поползли вверх от изумления. – Ну работать я еще понимаю в качестве наказания, но жениться? Не крутовато? Зачем?
– Вот видишь, Антон, ты даже необходимость работать, трудиться, обеспечивая себя, естественную для нормальных людей необходимость, воспринимаешь исключительно как наказание.
– А разве это не так? Если у тебя нет недостатка в средствах, то не дураком ли быть – работать? – фыркнул я.
– Недостатка в средствах нет у меня, – припечатал отец, и я подобрался. Так, понеслась, похоже. – У меня. Не у тебя. У Антона Каверина нет ничего. Ни единой копейки. Квартира твоя, вся обстановка в ней, машина, бензин в ее баке, тряпки на тебе – все это куплено за наш с матерью счет. У тебя и на хлебушек и пару носков своих не наберется.
Херня, кое-что у меня на боях отложено, но вступать в спор я не собирался. Быстрее услышу, к чему он все ведет.
– А мне, оплачивающему абсолютно все в твоей жизни, жутко надоело содержать бесполезное, а теперь и вредоносное для моей дальнейшей карьеры существо, Антон. Поэтому я и говорю: ты женишься, что и станет твоей работой на благо семьи, или же можешь выметаться и делать все что угодно, но исключительно за свой счет.
– Погоди-и-и! – подался я вперед, охреневая. – Да ты никак меня, как прошмандовку какую, уложить на дочку нужного тебе типа намереваешься, так? Торговать моим прибором собрался, родитель?
– Да ты в своем ли уме – так со мной говорить? – грохнул он кулаком по столу, вскочил и содрал окончательно галстук, швыряя его в сторону. – Что себе позволяешь?
– Ну не больше, чем ты, папа, собираясь меня использовать как племенного кобеля в своих целях. Или скажешь, я ошибся, и ты меня обженить намерен на простой скромной девочке из народа, а не на какой-нибудь дочуре до хрена нужного тебе чела?
– Честно хочешь? – прищурился отец, упираясь ладонями в стол. – А тебе не все равно? Тебе же всегда и на все плевать. Или у тебя есть планы создать семью по большой и чистой любви? Ты вообще любить-то способен?
Ты не тот человек, у кого есть право спрашивать о таком или судить об этом, чуть не сорвалось с языка.
– Ну, по сути, верно, – процедил я, откидываясь в кресле обратно. – Разница в том, что я становиться дрессированным пуделем в ручонках какой-нибудь избалованной сучонки не собираюсь.
– Уж прости, сынок, но раз разговор пошел у нас в таком откровенном ключе, то скажу: станешь и пуделем, при условии, что тебе будет позволено за пределами этой необременительной роли жить, как и жил. Нам с отцом девушки нужно, чтобы вы очень постарались создать видимость счастливой семьи на ближайшее время и произвели нам на свет здорового наследника или парочку. А дальше оба живите как бог на душу положит, только сильно не отсвечивайте и в скандалы не влипайте.
– О как! Так там и дева, видать, та еще паинька, да? Вы нас обоих решили использовать для разведения? Надеетесь из внуков свое подобие вырастить? Или важен сам факт их появления на свет, дабы слить капиталы? Масштабные планы на будущее?
– А тебя это сколько-то волнует? И будущее и планы? Тебя же интересует только здесь и сейчас, сиюминутные удовольствия и собственные хотелки.
– Ты меня не знаешь на самом деле, отец, – огрызнулся я.
– Знаю, сынок. Знаю. Поэтому поезжай домой, приведи себя в порядок и выспись. Вечером мы встречаемся с семьей Кропаченко.
– Ух ты, то бишь отрицательный ответ с моей стороны даже не рассматривается? – зло ухмыльнулся я, вскакивая.
– Правильно догадался. Все, свободен, у меня дел еще полно. Кое-кто еще и работать должен, знаешь ли.
Глава 2
– Хренушки ты угадал, Корнилов, ясно? – бормотала я себе под нос, рысача от остановки до нашего дома. Нашего, понятно?! Черта с два я тебе позволю отказаться от меня и лишить этого.
Я сроду себя нигде дома не чувствовала. Только соображать стала, так и усвоила крепко, что любое место, где мы с маман пребываем, – временное. Никогда не наш дом, только угол на перебиться. Или, уж скорее, жилье на время деловой, мать ее, командировки. Съемные хаты, дома-квартиры ее проходных мужей, гостиницы после быстрых переездов. Потом уже просто вокзалы, лавочки в парках по теплу, чердаки-подъезды в холода, пока бродяжничала уже сама. Короче, любой угол на переночевать, откуда никто не турнет или где ты можешь хоть чуть поспать, не опасаясь нападения. Кому, может, и кошмар-безнадега, ну так им просто сравнивать не с чем. Лично мне этим самым беспросветным адом, наоборот, моя жизнь до того видится. В детдоме поначалу даже ничего показалось. Отмыли, одели, обули, не новое все, но чистое. Кормят, причем за просто так, ничего делать не надо. Ни у добрых людей деньгу клянчить, ни воровать, ни любовь и восхищение с благодарность к очередному “папе” изображать. Но их бл*дская дисциплина с режимом задрала меня. Так что я периодически ходила погулять. Недалеко и ненадолго, так, чтобы нашли через день-два. Потому как если бы я не хотела, чтобы находили, то заманались бы они за мной пыль глотать, лошары. Но, опять же, детдом – он не свой дом и в принципе им быть не может и не должен. Место передержки всяких бедолаг, что никому никуда не вперлись до того момента, пока их не пора будет выпнуть во взрослую жизнь, где они также никому и на хрен не нужны. Подруг я не заводила. На кой? Все там какие-то нудные: с кем ни заговори – нытье начиналось про то, как маму-папу-семью хочется, слезу давай пускать. А мне родственных заморочек хватило на всю жизнь вперед. Спасибо, больше не надо. Так что инфа до меня о том, что нас скоро, считай, на торги, что тот скот, выставят, чтобы богатеньким дядькам-тетькам в загребущие типа добрые ручки пристроить, дошла до меня с большим опозданием. И тут-то как раз мрачный мужик, прикидывающийся нашим новым физруком Владимиром Петровичем, нарисовался и явно что-то мутить хитрое начал. Да я на второй день просекла, что Владимир Петрович из него, как из меня Джигурда, и учитель, что из железной арматурины чесалка для спины. Почесать-то можно, но шкура в клочья будет. Что-то в нем такое таилось… страшное, звериное. Не по отношению к нам, дебилам, нет. Хотя в первый момент и подумалось, что гад – педофил какой, как он начал то с одним, то с другим по углам и кабинетам шептаться. Я с какими только мразями, пока на свободе шлялась, не сталкивалась. Стала следить за ним, размышляя, не кинуть ли ему кирпич с крыши на башку. Но потом просекла, чего затевается, и решила присоединиться. Ну а чо? Всего и делов-то: суку, старую директрису, и ее налаженный бизнес с продажей выпускников запалить и разрушить, а за то тебе вроде как нормальную путевку в жизнь обещнули. Вот я и упала им на хвост. Но потом что-то стремно стало. Дошло, что если засвечусь я по телеку, то только и жди тогда гемора с какой-нибудь стороны. Или маман объявится, или вообще ее любовник-подельник. Много знаю ведь, чего бы не прибить. Или еще кто, из родни мужей, сидевших или покойных, мамкиных. Я бы на месте тех, кому выжить повезло, нашла и удавила. Меня.
Ну и пошла гулять, пока лето. А как холодать стало, возьми и попадись мне на глаза Корнилов. Не искала я его, чистая случайность. Как раз ночью первый морозец прижал, а тут с утра он. Чистый такой, гладко выбритый, в костюме, и пахнет от него… не то, что от меня, короче. Ну я и подошла и ляпнула внагляк – давай на перезимовать пускай, дядя. Вести себя, мол, обещаю как паинька. А он возьми и согласись. Да еще как! Он реально за меня взялся. Учиться заставил, разговоры разговаривал, воспитывал, блин. Курить не моги, пиво не пей, домой не позже десяти, жрать гадость ни-ни, еще и уроки учи, потому как знания – это твой капитал для будущего. Все то же, что и до него мне тыщу раз парили, но при этом такими словами всегда и с таким видом… что хрен и возразишь. Не от того, что не хочется, а потому что кругом прав, зараза, и все равно на своем стоять будет. Без крика, моралей, упреков. Сказал, делай так, ибо тебе же это нужно, и все, делай и не рыпайся. Бесил так поначалу – п*здец! Прям придушила бы его подушкой во сне. И свалила бы, кабы не зима. А к весне… ну… привыкла. В командировки уматывал – скучала, вместо того чтобы радоваться. Потому что поняла, что ему не срать на меня, как всему белому свету. И при этом ничего он от меня не хочет. Серьезно. От меня ничего, а для меня – да.
Месяц приглядывалась, пытаясь просечь, в чем прикол или подвох, два. А потом поверила, что и правда нет тут второго дна. Он вроде как просто так меня… ну… заботиться обо мне… и жить разрешает. Мать миллион раз говорила, что просто так – это не про мужиков. Не бывает так, и все. Даже если тебе так долго кажется, то потом все равно это вылезет. В принципе, закон жизни – если ты чего-то хочешь, будь готова и дать что-то взамен. Я хотела, чтобы этот странный Корнилов и дальше был рядом, оставался моим… моим, в общем. Чтобы наш дом нашим и оставался. Но я давно не ребенок и соображаю, что он взрослый мужик. А мужику нужна баба. Секс. И за то время, что мы вместе прожили, он иногда дома не ночевал, в смысле не когда по делам ездил. Но ведь однажды могло так стать, что ему приспичит, чтобы баба и секс все время под рукой были, так? Логика. И что тогда? Я больше на хрен не сдалась, иди, девочка, новый дом ищи?