Одинокие мужчины
Шрифт:
Три горящие стрелы вонзились в тело Билли, он взвыл от боли. Потом последовал его крик:
— Телль! Ради Бога, Телль! Пристрели меня!
Палимый безжалостным солнцем, он лежал на белом песке с распоротым животом, а апачи продолжали обрушивать на него горящие стрелы.
— Телль!
В голосе Билли были отчаянная мука и мольба. Внезапно он приподнялся и, указывая пальцем в висок, крикнул:
— Телль! Стреляй сюда! Ради Господа Бога!
И я выстрелил. На моем месте он поступил бы точно так же.
Слышали бы вы, как завопили апачи! Я испортил им праздник, и они пришли в дикую ярость.
Один из них выпрыгнул из укрытия и ринулся ко мне, но, прежде чем я успел прицелиться, он плюхнулся на землю и исчез. Вслед за ним то же проделал еще один индеец, и еще… И всякий раз я не успевал прицелиться. Они исчезали, словно проваливались сквозь землю.
В такие минуты на ум приходят тревожные мысли, и я уже пожалел, что выбрал эту тропу, пожалел, что вообще оказался вновь в Аризоне, хотя, бывало, любил наведываться сюда, невзирая на воспоминания. Теперь единственным моим желанием было поскорее выбраться отсюда. Однако у апачей на этот счет были другие планы.
Один из них вдруг выпрыгнул из засады и бросился ко мне, но только я навел винтовку, как он пропал, а тем временем рядом появился еще один индеец.
Даже простой парень с холмов может кое-чему научиться, а посему, когда выскочил третий, я не стал целиться в него, а навел винтовку туда, где исчез первый. Ну, не совсем туда, потому что апач никогда не появится снова там, где показался впервые. Он непременно отползет на несколько футов вправо или влево, а порой и довольно далеко.
Когда выскочил четвертый индеец, я и не подумал стрелять, а продолжал ждать первого. И вот он появился, мне понадобилось лишь чуть-чуть отвести дуло в сторону, и я всадил ему пулю в грудь, которая прошла навылет. Не успел он упасть, как я дернул затвор и всадил в него вторую пулю.
Остальные продолжали двигаться в мою сторону. Развернув винчестер, я выстрелил еще в одного — и, как мне показалось, убил. Третий тоже упал, но этот уже успел подойти футов на двадцать к кромке моей ложбины.
Мне казалось, что все трое были убиты наповал, но, похоже, одного из них я только ранил в ногу, потому что он вскоре навел на меня винтовку. Я тоже стал целиться в него. Видимо, он заметил дуло моей винтовки, слегка высунувшееся из бойницы, потому что выстрелил прямо в него, но попал в камень, тот разлетелся в мелкие осколки, один из которых попал мне в глаз.
И тогда они бросились вперед, их осталось двое — один с простреленной ногой, другой, целый и невредимый, он стрелял на бегу. Я бросил винтовку и схватился за нож.
Я довольно рослый парень — шести футов трех дюймов, с хорошо развитым плечевым поясом и сильными руками, хотя и слегка худощавый. Нож у меня тяжелый, острый, как бритва, и, когда эти двое запрыгнули в ложбину, я изо всех сил полоснул одного из них, оттолкнул ногой его падающее тело, а второму двинул коленом в пах так, что он повалился наземь. Однако при этом упал и я сам, чуть не угодив под занесенный нож.
Тот, которого я ударил в пах, лежал неподвижно, но сознания не потерял. Я стал подниматься и вдруг поймал боковым зрением, что он тянется за валявшейся неподалеку от него винтовкой. Я кинулся на него, левой рукой отбивая в сторону дуло, а правой вонзая в него нож.
Он отбросил меня, и я упал, а они взялись за меня вдвоем. Один был с простреленной ногой и ножевой раной, второй — с раненой грудью и вспоротыми бицепсами, но оба дрались, как тигры, можете мне поверить. Следующие тридцать или сорок секунд напоминали собачью свару — не разобрать кто, где и что, пока я неожиданно не обнаружил, что лежу с лицом, прижатым к земле, задыхаюсь и судорожно ловлю ртом воздух.
Наконец я приподнялся на руках, перевернулся и сел.
Один индеец был мертв, мой нож все еще торчал у него в груди. Я перегнулся и вытащил нож, отыскивая взглядом второго. Тот лежал на спине с дырой от пули в бедре и по меньшей мере тремя ножевыми ранами, одна из которых сильно кровоточила и выглядела серьезной.
Я нащупал свою винтовку и загнал патрон.
Апач лежал, глядя на меня в упор. Я подумал, что, наверно, он парализован, иначе не лежал бы так неподвижно. Другие двое индейцев были мертвы.
Сдернув патронные ленты с мертвых, я нацепил их на себя, ни на секунду не спуская глаз с живого. Потом вернулся, поднял с земли нож, наклонившись над живым, вытер лезвие о его одежду и сунул нож в ножны. Собрав винтовки индейцев, я разрядил их и зашвырнул подальше.
— Ты хороший боец, поэтому я не буду тебя убивать, — сказал я оставшемуся в живых апачу. — Если выберешься отсюда, ты свободен.
Я подошел к лежащей на земле фляжке и поднял ее. Как я и предполагал, в ней сохранилось немного воды, и я выпил ее всю, не отрывая глаз от кромки ложбины.
Близился вечер. Поблизости вполне могли оказаться еще какие-нибудь группы индейцев. Я еще раз заглянул в ложбину. Раненый индеец оставался лежать все в той же позе, хотя и делал попытки приподняться. Я заметил большой камень, наверное, он ударился о него головой, когда падал.
Внимательно оглядевшись, я спустился в мелкий овражек, его размыла вода, стекавшая с холма, и пошел к нему.
И тут я обнаружил, что хромаю. Каждый шаг отдавался болью в бедре и голени, и когда я оглядел ногу, то понял, что индейская пуля попала в патронную ленту на бедре и осколками ранило меня. Казалось, это всего лишь царапина, но крови пролилось достаточно. И, судя по всему, у меня там еще и здоровенный синяк.
Тени, отбрасываемые скалами, становились все длиннее и длиннее, и, наконец, в пустыне сделалось темно и холодно.
— Если хочешь выжить в этих краях, сними шпоры, — внезапно прозвучал голос Испанца Мерфи.
Вместе с Роккой и Джоном Джеем Баттлзом он появился из-за кустов. Тейлора убили.
Мерфи лишился в перестрелке мочки уха, а Рокку пару раз царапнули шальные пули.
— Скольких ты уложил? — спросил Баттлз.
— Четверых, — ответил я, зная, что далеко не каждому ветерану стычек с апачами доводилось иметь столько на своем счету. — Точнее, убил троих и одного тяжело ранил, — поправился я и добавил: — Билли застрелили.