ОДИНОКИЙ БУНТАРЬ: Брайан Джонс и юность «Rolling Stones»

Лазарев Анатолий

Примерно в конце января «Стоунз» играли в пабе “Red Lion” в Саттоне. Молодой человек по имени Глин Джонз чередовал свои обязанности управляющего этого заведения со своим бизнес-партнером один раз через неделю. Глин был старшим звукорежиссером в студии звукозаписи IBC на Портленд-Плейс, в Западном Лондоне. «Роллинги» выступали в “Red Lion” именно тогда, когда на работу вышел именно он. Увидев их на сцене, Глин был так впечатлен, что предложил им записать 11 марта у себя в студии несколько песен. К тому времени их единственным опытом в этом плане была запись у Керли Клейтона, и Брайан всеми силами уцепился за этот шанс. Во время того сеанса записи Брайан единолично дирижировал группой. Брайан говорил с Глином от имени всего ансамбля. Он очень волновался, но совершенно напрасно: у группы был точно такой ритм-н-блюзовый саунд, который он хотел: саунд в духе Джимми Рида,

который тогда практически невозможно было услышать в Англии. В этих записях Брайан играл на гармонике, гитаре и подпевал. Это были песни — “Diddley Daddy”, “Road Runner”, “Bright Lights, Big City”, “I Want to Be Loved” и “Honey What’s Wrong?” На этикетке пробного диска впервые значилось обновленное название группы: “Rolling Stones” — с “g” в конце первого слова. Это были определенно любимые песни Брайана. Он гордился ими больше, нежели чем-либо, записанным «Роллинг Стоунз» уже потом. Он снова и снова проигрывал их своим гостям, словно говоря: «Вот чего я хотел; вот это — то, кем мы должны быть».

Брайан держал ухо востро. Он узнал, что Джорджио Гомельски собирается открыть новый клуб в Ричмонде, и Брайан горел желанием выступить там. Джорджио был экстравагантным 29-летним эмигрантом из России. Выросший в Швейцарии и получивший образование в Италии и Германии, он сперва работал курьером, сопровождая американских блюз-певцов на континентальные концерты. Его первым детищем был блюзовый клуб “Picadilly”, но теперь он создавал новый клуб в просторной задней комнате отеля “Station” на Кью-роуд в Ричмонде. Он был близким другом Криса Барбера и Харольда Педлентона, и когда последний узнал, что его неугомонный товарищ собирается предпринять, то пришел в ужас. Джорджио открыл свой клуб и пришел в “Marquee” с рекламными листовками. Педлентон выгнал его оттуда взашей. Но Брайан ухитрился проникнуть и в эту тусовку. Джорджио увидел «Роллингов» в клубе “Red Lion”, а после концерта Брайан уговорил его посетить Эдит-гроув, где, то убеждая его, то умоляя, надавил на него так, что Джорджио вскоре сдался и предложил группе выступить у него. Предварительно Брайан сказал, что они согласны сыграть в его новом клубе бесплатно. Джорджио так вспоминал то время: «Революция в музыкальных вкусах произошла, и я был одним из тех, кто ее совершал. Брайан был основным источником энергии в группе».

Клуб назывался “Crawdaddy” — по песне Бо Диддли “Do the Crawdaddy”, и открывался по воскресеньям между 7-ю и полдесятого вечера. Джорджио был здорово впечатлен прогрессом «Роллингов», но все еще находился в сомнениях. У него уже была постоянная команда — “Dave Hunt Group” с Рэем Дэвисом, и он вряд ли уволил бы их — как бы ни изворачивался перед ним в своих мольбах Брайан. Но судьба взяла свое. Брайан проклинал, наверное, миллионы раз эту самую холодную за 100 прошедших лет зиму и свою мерзкую квартиру с замерзшими трубами и засоренным туалетом, но однажды в начале февраля из-за заснеженных дорог “Dave Hunt Group” не смогли приехать на свое выступление. И тогда прозвучали заветные слова: «Вы выступаете в следующее воскресенье». Это должно было случиться 3 марта. В тот же день группа должна была сначала отыграть в джаз-клубе Кена Кольера.

В “Marquee” их гонорар составлял 15 фунтов. В “Crawdaddy” договоренность была другой: Джорджио делил доход от продажи билетов с Брайаном пополам. Гомельски гарантировал им по 30 шиллингов (1.5 фунта) каждому, и так как их было шестеро, ему нужно было собрать хотя бы 18 фунтов, чтобы не разориться. В ту первую неделю сборы были еще меньше, публика приходила неохотно, и Джорджио пришлось заманивать посетителей пивной при отеле словами: «Купите один билет, а вашего спутника мы пропустим бесплатно».

В первый день сетлист группы выглядел так: “Route 66” (Троуп), “Poison Ivy” (Либер-Столлер), “Little Egypt” (Либер-Столлер), “Nadine” (Берри), “You Better Move On” (Александер), “I’m All Right” (Бо Диддли), “ I’m A King Bee” (Слим Харпо) , “You Can’t Judge A Book” (Диксон), “Honest I Do” (Рид) , “I Want to Be Loved” (Диксон), “Walking the Dog” (Томас), “Memphis Tenessee” (Берри), “Beautiful Delilah” (Берри), “Pretty Thing” (Бо Диддли), “Hey Crawdaddy” (Бо Диддли). Одна из этих песен вскоре появится на дебютном сингле группы, две — на первом мини-альбоме в январе следующего года, четыре — на первом долгоиграющем диске (апрель 1964 г.), еще две войдут в их радио-репертуар, а другие две — в концертный репертуар до 1965 года. Таким образом, выступления в “Crawdaddy” стали для юных «Стоунз» настоящей кузницей славы.

В теперешнем хорошем настроении Брайана не было ничего странного.

Куда бы «Роллинги» не поехали, везде случалось одно и то же. В других группах музыканты, находившиеся в зале, поднимались на сцену и джемовали с выступающими. Но никто не осмеливался джемовать с «Роллингами»; даже Эрик Клэптон просто стоял и смотрел на их игру. Истерия публики стала привычным элементом их выступлений. В клубе Джона Мэнсфилда “Ricky Tick” особенно безумствовали девушки. Как-то раз они решили взобраться по рыболовным сетям, поднимавшимся с пола до потолка, над головами публики, поближе к «Роллингам», и Брайан прямо во время концерта успел словить одну из них перед тем, как она смогла грохнуться об пол.

Брайан играл все соло на губной гармонике. Он и Мик стояли на переднем фланге. Часто после концерта Джон Мэнсфилд угощал голодную шестерку ужином в местном шикарном ресторане, игнорируя подчеркнутое пренебрежение остальных посетителей. А иногда он приглашал «Роллингов» к себе домой, где у него был большой сад, спускавшийся к реке. Сад был большим — трава по колено. У Джона был маленький козлик, который любил там пастись. Однажды то ли Кит, то ли Мик схватил козлика за задние ноги и потянул их вперед, чтобы «покосить лужайку». Брайан единственный не засмеялся на это, и козлик увидел в нем своего спасителя. С тех пор он ходил за Брайаном как приклеенный, и Брайан очень полюбил его. В конце концов у Джона не осталось иного выхода, как подарить козлика ему. Брайан назвал его Билли.

Теперь связь Брайана с Виндзором не ограничивалась клубом “Ricky Tick”. Как он и предложил недавно Линде Лоуренс, она приходила на концерты Брайана снова и снова и, привлеченный ее тихим изяществом, Брайан начал встречаться с ней. Линде понравилось в нем с первого взгляда, что он обращался с ней как с настоящей леди. Он был мил, вежлив и галантно ухаживал за ней. Это были первые романтические отношения Линды с парнем с тех самых пор, как она окончила школу. Когда Линда сказала ему, что ее родители будут рады познакомиться с ним, Брайан стал очень нервничать, но их знакомство прошло очень тепло.

Линда была брюнеткой, а Брайан — блондином, так что вместе они создавали весьма колоритную пару. Он встречался с ней везде, где только мог, но теперь его график был уж чересчур лихорадочным. Группа по-прежнему репетировала три раза в неделю в самых дешевых задних комнатах местных пабов. У них не было денег, которыми можно было похвастать, и все, что они зарабатывали, шло на их оборудование или на пластинки. Времена стояли по-прежнему нелегкие, но теперь группа держалась на ногах крепко. Для Брайана главным достижением было то, что дни традиционного джаза были сочтены.

У Брайана теперь был повод для гордости. Написав письмо Би-Би-Си в январе, он не получил оттуда никакого ответа и сместил все свое внимание на Джорджио, на этот раз убеждая его наладить контакты с музыкальной прессой и пригласить кого-нибудь из этого мира посмотреть и послушать их в клубе. Его желание исполнилось, когда 13 апреля газета “Richmond And Twickenham Times” отдала целую страницу под статью о “Crawdaddy” и о его главной группе — «Роллинг Стоунз», благодаря чему всего за несколько недель количество посетителей клуба возросло с 50 до 700. Единственным недостатком статьи было то, что лицо Брайана на фотографии помещалось сбоку и на заднем плане от лиц Мика и Кита — какое дурное предзнаменование! Однако Брайан не унывал. Он хранил эту статью аккуратно сложенной и спрятанной у себя во внутреннем кармане пиджака. Он любил приговаривать: «Это — единственная газета, написавшая о нас». В то же самое время, ему на радость, Джорджио удалось заманить на концерт группы журналиста Питера Джонса. Однажды в субботу, в обед, Джонс встретился с Брайаном и пообещал ему, что предпримет все усилия, чтобы протащить о них статью в газету “Record Mirror”. А спустя неделю Джорджио просто превзошел сам себя. «Битлз» были еще не слишком знамениты, но чертовски близки к этому — и он уговорил их придти однажды вечером в “Crawdaddy” после того, как те закончили запись для шоу ITV “Thank Your Lucky Stars”. Он поведал об этом Брайану в тот же вечер, сразу же перед тем, как они начали играть, и с той секунды Брайан весь вечер был «на взводе». Играя, он постоянно оглядывался на Джорджио, но, не видя четверки в клубе, он чувствовал, как его вера в него постепенно испаряется. Брайан был убежден, что «Битлз» не придут, но напоминания Джорджио о том, что им просто нужно время для того, чтобы приехать сюда из телестудии, снова и снова заводили его. Наконец в 9 вечера Джон, Пол, Джордж и Ринго тихо зашли в клуб с черного хода. Брайан ужасно нервничал, но играл как никогда хорошо.