Одинокий голубь
Шрифт:
Звей молчал, пока не покончил с костями. Он разгрызал каждую кость, высасывал мозг и швырял кость в темноту.
— Наверное, мне лучше его убить, если он собирается себя так вести, — проговорил он.
— Ты лучше бери его с собой, когда едешь охотиться, как раньше делал, — посоветовала она. — Он при тебе не станет ко мне привязываться.
Не успела она договорить, как прогремел выстрел. Пуля пролетела между ними и попала в индейку, сбив ее с палки в золу. Оба они кинулись за фургон и принялись ждать. Через час они все еще ждали. Не было ни выстрелов, ни Люка.
— Не знаю, зачем ему понадобилось стрелять в индейку, — сказал Звей. — Она и так была мертвая.
— Он не стрелял в индейку, — предположила
— Но разодрал индейку, — заметил он, когда они выбрались из укрытия и подобрали холодную птицу.
Ту ночь они проспали под фургоном с взведенным пистолетом, но никто на них не напал. На завтрак они доели холодную индейку. Через два дня появился Люк. Вел он себя так, будто и не исчезал.
Эльмира боялась, что начнется драка, но Звей держался так, будто обо всем забыл. Как раз когда вернулся Люк, они заметили двух или трех бизонов и тут же поехали и подстрелили их, оставив Эльмиру править фургоном. Вернулись они уже затемно с тремя свежими шкурами и вроде бы в хорошем настроении. Люк даже не смотрел на нее. Они со Звеем долго сидели у костра, поджаривая ломти бизоньей печени. Оба были настолько окровавлены, что, казалось, с них самих содрали кожу. Эльмиру тошнило от запаха крови, и она старалась держаться от них подальше.
Под утро, когда еще не рассвело, она проснулась от запаха крови и увидела сидящего на ней верхом Люка. Он водил окровавленными руками по ее груди. От запаха ее затошнило.
Люк возился с одеялом, пытаясь открыть ее. Когда он приподнялся, чтобы расстегнуть штаны, Эльмира перекатилась на живот, надеясь, что это остановит его. Он лишь разозлился. Наклонившись над ней, он обжег ее ухо горячим дыханием.
— Ты не лучше, чем сука, так мы тебя и попользуем по-собачьи, — проговорил он. Она изо всех сил сжала ноги. Люк ущипнул ее, но она продолжала сжимать ноги. Он попытался просунуть ей между ног колено, но силенок не хватило. И тут она увидела, как Звей перетаскивает Люка через борт фургона. Звей улыбался, как будто играл с ребенком. Он приподнял Люка и принялся колотить его головой о колесо фургона. Он сделал это дважды или трижды, попадая лицом Люка о железный обод, а потом бросил его как бревно. Он вроде и не злился. Стоял у фургона и смотрел на Эль миру. Люк успел наполовину раздеть ее.
Мне жаль, что он так себя повел, — сказал Звей. — Мне не с кем будет охотиться, если я его убью.
Он посмотрел вниз на Люка, который еще дышал, Хотя лицо его представляло собой сплошное кровавое месиво.
— Он чего-то все хотел на тебе жениться, — продолжил Звей. — Никак не хотел остановиться.
Но Люк на этом этапе остановился. Четыре дня он пролежал в фургоне, пытаясь дышать сквозь сломанный нос. Одно ухо у него практически было оторвано колесом фургона, губы разбиты, несколько зубов выбито. Лицо настолько распухло, что в первые дни нельзя было определить, сломана ли у него челюсть, но по том выяснилось, что нет, не сломана. В первый день он только непонятно мямлил, но все же исхитрился уговорить Эльмиру попробовать пришить ему ухо. Звей считал, что его надо отрезать, но Эльмира пожалела Люка и пришила ухо. У нее это скверно получилось, в основном потому, что Люк орал как сумасшедший и дергался каждый раз, когда она касалась его иголкой. Когда она закончила, выяснилось, что она пришила ухо неровно, оно оказалось ниже другого. Кроме того, она слишком туго затянула нитки, слегка изменив его форму. Но, по крайней мере, он остался с ухом.
Звей посмеивался над дракой, будто они с Люком бы ли всего лишь разыгравшимися мальчишками, хотя нос Люка оказался свернут набок. Потом у Люка поднялась температура, и его начал бить озноб. Он со стонами катался по фургону, весь в поту. Выглядел он скверно, лицо было распухшим и черным. "Странно, — подумала Эльмира, — он так здорово наказан только
Теперь такой опасности не существовало. Когда лихорадка у Люка прошла, он стал таким слабым, что едва мог повернуться. Звей уезжал на охоту, а Эльмира правила фургоном. Дважды фургон у нее застревал, и ей пришлось ждать Звея, чтобы он его вытащил. Звей казался сильнее любого мула.
С самого начала пути они не встретили ни одного человека. Однажды ей показалось, что она заметила индейца, наблюдавшего за ней с невысокого холма, но по том оказалось, что это антилопа.
Прошло две недели, прежде чем Люк смог выбраться из фургона. Все это время Эльмира носила ему еду и уговаривала поесть. Вся страсть, казалось, была из него выбита. Но все же он однажды сказал, наблюдая за Звеем:
— Когда-нибудь я его убью.
— Тебе не надо было в тот раз промахиваться, — заметила Эльмира, желая его поддразнить.
— Когда промахиваться? — удивился он.
Она рассказала ему о пуле, попавшей в индейку, но Люк покачал головой.
— Никогда не стрелял по индейке, — заявил он. — Я собирался бросить вас и уехать, но потом передумал.
— Кто же тогда стрелял? — спросила она. Люк не знал ответа.
Она доложила об этом Звею, но он уже забыл о том случае. Он не произвел на него слишком большого впечатления.
После этого, однако, она стала бояться ночей, потому что тот, кто попал в индейку, мог скрываться где-то в темноте. Она испуганно сжималась в комочек в фургоне и все время с нетерпением ждала, когда же они приедут в Огаллалу.
67
Пока они ехали через Территорию, Ньют постоянно ждал, что появятся индейцы, поскольку все ковбои только об этом и говорили. Диш утверждал, что там живут всякие индейцы и многие из них далеко еще не уничтожены. Это расстраивало Пи Ая, который предпочитал думать, что дни войны с индейцами остались в прошлом.
— Они не должны больше на нас нападать, — говорил он. — Гас рассказывал, что правительство им платит, чтобы они этого не делали.
— Верно, но ты когда-нибудь слышал об индейце, который бы делал то, чего от него ждут? — спрашивал Липпи. — Может, некоторые из них считают, что им за платили недостаточно?
— Откуда ты знаешь? — спрашивал Джаспер. — Где это ты видел индейца?
— Я повидал достаточно, — отвечал Липпи. — Как ты думаешь, кто проделал дыру у меня в животе? Индеец-апачи, вот кто.
— Апачи? — удивился Диш. — Где это ты нашел индейца-апачи?
— К западу от Санта-Фе, — ответил Липпи. — Я в тех местах торговал, ты же знаешь. Там я и на пианино играть научился.
— Не удивлюсь, если ты разучишься к тому времени, как мы доберемся до места, где оно есть, — сказал Пи Ай. Он чувствовал, что бесконечные равнины угнетают его все больше и больше. Обычно, когда он куда-то ехал, одна местность сменялась другой. Даже в этом случае сначала все было именно так. Первую часть пути они ехали через заросли, потом пошли глинистые холмы, затем другие кустарники, и наконец уже равнины. Но после ничего, кроме пустых равнин, им уже не попадалось, куда ни погляди, конца краю не видать. Он пару раз спросил Дитца, доедут ли они когда-нибудь до конца, потому что Дитц считался специалистом по расстояниям, но Дитц тоже вынужден был признать, что понятия не имеет, когда равнина кончится.
— Миль с тысячу, я так думаю, — предположил он.
— Тысячу миль? — поразился Пи. — Да мы пока дойдем, все состаримся и бороды себе отрастим.
Джаспер напомнил ему, что они делают по пятнадцать миль в день, так что тысячу миль они проедут за два месяца. Думать о расстоянии в месяцах показалось Пи более приятным, чем в милях, поэтому он какое-то время предпочитал этот способ.
— А когда это будет — через месяц? — однажды спросил он По Кампо, который считался еще одним надежным источником информации.