Одинокий всадник

Панасенко Леонид Николаевич

Все вокруг потеряло цвет, стало еще более хмурым. Дон Рамирес обеспокоенно взглянул на небо, заспешил. Оглянувшись на Мигеля, он весело крикнул:

– Приходи-ка завтра сюда, мальчик. Я тебе кое-что подарю...

Нахмурилось небо, притаились скалы. Потом в кустах тревожно завозился ветер, и первые капли дождя обожгли лицо. В небе прокатился гром. Дождь ударил густо и сильно: залопотал, загудел, будто шмель. Мигель даже не обратил на это внимания. В памяти опять, словно удивительная музыка, всплывали слова дона Рамиреса.

Каждое

дерево казалось ему теперь прекрасной натурщицей. Каждое дерево просило вечной жизни на полотне. Мигель осмотрелся. Вот это похоже на голову старой женщины - растрепанную и смешную. Рядом - дерево-костер. Вон как извиваются языки зеленого пламени.

Мигель мазок за мазком кладет на картон краски. Это дон Рамирес принес ему краски, картон, кисти и две книги о мастерстве великих художников. Беда только, что Мигель не умеет читать. Зато рисунки можно разглядывать хоть целыми днями.

– Добрый дон, славный дон, - весело напевает мальчик.
– Щедрый, добрый, славный дон...

– Отец зовет. Беги скорей, - это голос кухарки, Улыбка тотчас погасла. И горб будто сразу подрос. Мигель спрятал свои сокровища в котомку, бегом заспешил к замку. Сам спешит, а ноги словно травой стреножены - так не хочется идти.

– Где тебя черти носят?
– хрипит Горгони. Он сидит на борту парусника, дымит короткой трубкой.

– Смотайся к одноглазому Бенито. Он там приготовил несколько бутылочек. Разобьешь - смотри, - цепкие пальцы отца вонзаются в плечо, - побью, как пса. Вернешься - и к кухарке. У нее много работы, гости сегодня...

...Скалит зубы головешек камин. В зале душно. Остро несет чесноком, которым сдабривали мясо. Мигель едва успевает подавать вино. Неприметный и безмолвный, будто тень.

– Деньги можно вперед считать, - весело ревет Горгони и тычет в рыжего шкипера бараньей костью.
– Выкуп - это благородные деньги. Чистые деньги.

– А вдруг родственнички пожалеют золота? А вдруг?
– встревоженно переспрашивает Смит. Красное вино из его кружки проливается на рубаху, но он не замечает этого.

– Тогда мы не пожалеем веревки на его шею, - захохотал Горгони.

Шкипер пьяно затянул:

Черт побери всякий там рай,

Бог наш - надежный курок.

Все забирай, капитан, только дай

Крепкого рома глоток.

– Рому! Рому!
– заорали гости. Кто-то выстрелил в потолок.

Скользкими от плесени ступенями Мигель поднялся к себе. Зажег свечу. Затем перевел взгляд на стену, где висела его первая картина. Мигелю было поначалу грустно, и он изобразил хмурые скалы, которые, казалось, сливались с каменьями стен его каморки. Но от вида их на душе стало еще тяжелей, и мальчик двумя решительными мазками разломал скалы. Там, в проеме, первозданно заголубело небо. И выросли цветы. И луга приняли эти цветы - невиданной красоты луга. Мигель в воображений долго гулял по ним, а затем в сердце вновь проснулись разные

тайные желания. Он взял краски и нарисовал у горизонта город из солнечных лучей. Тот сказочный город, который уже раз привиделся ему...

"Выкуп - это благородные деньги", - вдруг припомнились слова отца. Значит, они кого-то схватили. И держат... Постой! А почему кухарка каждое утро ходит в левую башню?"

Мигель выскользнул из комнаты... Голоса в каминном зале поутихли - еще два-три часа и утро... Карниз башни в некоторых местах осыпается кирпичной трухой. Неосторожный шаг - и загремишь вниз. Мальчик прижимается всем телом к старой кладке, медленно продвигается к решетчатому окошку. Вот оно. Внутри темно. В углу должен быть топчан. Кажется, там кто-то лежит. У Мигеля по спине поползли мурашки.

– Кто тут?
– пугаясь собственного голоса, шепчет он.
– Есть кто тут?

Узник вскочил, всматривается в окошко, залитое лунным светом.

– Неужели Мигель?
– дон Рамирес радостна засмеялся.
– Маленькое чудо! Как ты забрался на башню?..

– Дон Рамирес, - слова мальчика журчат сквозь решетку, будто ручеек. Я сейчас. Я спасу вас...

Горгони спал с полуоткрытыми глазами, от его храпа дрожало низкое пламя камина. Гостей сморило еще раньше - они лежали где придется, каждый там, где его одолел хмель.

Мигель тихонько прокрался к отцу. Господи, что будет, если он вдруг проснется? Мальчика бил нервный озноб. Он осторожно засунул руку в карман Горгони. Вот они, ключи. Затаил дыхание, потянул к себе тяжелую связку. Потом боком, боком к двери. Быстрее! И только во дворе перевел дыхание.

...Мигель помог беглецу оттолкнуть парусник от берега.

– Спасибо, мое маленькое чудо!
– дон Рамирес прижал его к груди, беспокойно заглянул в глаза.
– А ты? Отец не простит... Поедешь со мной?

– Я сегодня разучился бояться, - тускло улыбнулся мальчик.
– Возле вас. Не беспокойтесь обо мне. Попутного ветра...

Занималась заря. Мигель поднялся к себе, закрыл дубовую дверь на задвижку. А через минуту-другую внизу поднялся шум, ударило несколько выстрелов. Предчувствие беды сжало сердце мальчика, на глаза навернулись слезы. Он видел в окошко, как мечется на берегу отец со своими еще не протрезвевшими гостями, как он сыплет проклятия, посылая пули вслед паруснику. Уже далекому паруснику...

На лестнице загремели сапоги.

– Это он, - злобно ревел Горгони.
– Один он знает, где я держу ключи. Я убью его, как паршивого пса! Открывай дверь, уродина, слышишь! Убью!..

Дверь затрещала. Бабахнул один пистоль, другой. Пули щепили дерево, одна попала в баночки с красками, и они, жалобно звякнув, полетели с полки.

Мигель бросился к своей картине, прижался лбом к шершавому полотну.

– Помоги мне!
– прошептал он в отчаянии, захлебываясь от плача. Спрячь меня...