Одинокий всадник
Шрифт:
Все вокруг потеряло цвет, стало еще более хмурым. Дон Рамирес обеспокоенно взглянул на небо, заспешил. Оглянувшись на Мигеля, он весело крикнул:
– Приходи-ка завтра сюда, мальчик. Я тебе кое-что подарю...
Нахмурилось небо, притаились скалы. Потом в кустах тревожно завозился ветер, и первые капли дождя обожгли лицо. В небе прокатился гром. Дождь ударил густо и сильно: залопотал, загудел, будто шмель. Мигель даже не обратил на это внимания. В памяти опять, словно удивительная музыка, всплывали слова дона Рамиреса.
Каждое
Мигель мазок за мазком кладет на картон краски. Это дон Рамирес принес ему краски, картон, кисти и две книги о мастерстве великих художников. Беда только, что Мигель не умеет читать. Зато рисунки можно разглядывать хоть целыми днями.
– Добрый дон, славный дон, - весело напевает мальчик.
– Щедрый, добрый, славный дон...
– Отец зовет. Беги скорей, - это голос кухарки, Улыбка тотчас погасла. И горб будто сразу подрос. Мигель спрятал свои сокровища в котомку, бегом заспешил к замку. Сам спешит, а ноги словно травой стреножены - так не хочется идти.
– Где тебя черти носят?
– хрипит Горгони. Он сидит на борту парусника, дымит короткой трубкой.
– Смотайся к одноглазому Бенито. Он там приготовил несколько бутылочек. Разобьешь - смотри, - цепкие пальцы отца вонзаются в плечо, - побью, как пса. Вернешься - и к кухарке. У нее много работы, гости сегодня...
...Скалит зубы головешек камин. В зале душно. Остро несет чесноком, которым сдабривали мясо. Мигель едва успевает подавать вино. Неприметный и безмолвный, будто тень.
– Деньги можно вперед считать, - весело ревет Горгони и тычет в рыжего шкипера бараньей костью.
– Выкуп - это благородные деньги. Чистые деньги.
– А вдруг родственнички пожалеют золота? А вдруг?
– встревоженно переспрашивает Смит. Красное вино из его кружки проливается на рубаху, но он не замечает этого.
– Тогда мы не пожалеем веревки на его шею, - захохотал Горгони.
Шкипер пьяно затянул:
Черт побери всякий там рай,
Бог наш - надежный курок.
Все забирай, капитан, только дай
Крепкого рома глоток.
– Рому! Рому!
– заорали гости. Кто-то выстрелил в потолок.
Скользкими от плесени ступенями Мигель поднялся к себе. Зажег свечу. Затем перевел взгляд на стену, где висела его первая картина. Мигелю было поначалу грустно, и он изобразил хмурые скалы, которые, казалось, сливались с каменьями стен его каморки. Но от вида их на душе стало еще тяжелей, и мальчик двумя решительными мазками разломал скалы. Там, в проеме, первозданно заголубело небо. И выросли цветы. И луга приняли эти цветы - невиданной красоты луга. Мигель в воображений долго гулял по ним, а затем в сердце вновь проснулись разные тайные желания. Он взял краски и нарисовал у горизонта город из солнечных лучей. Тот сказочный город, который уже раз привиделся ему...
"Выкуп - это благородные деньги", - вдруг припомнились слова отца. Значит, они кого-то схватили. И держат... Постой! А почему кухарка каждое утро ходит в левую башню?"
Мигель выскользнул из комнаты... Голоса в каминном зале поутихли - еще два-три часа и утро... Карниз башни в некоторых местах осыпается кирпичной трухой. Неосторожный шаг - и загремишь вниз. Мальчик прижимается всем телом к старой кладке, медленно продвигается к решетчатому окошку. Вот оно. Внутри темно. В углу должен быть топчан. Кажется, там кто-то лежит. У Мигеля по спине поползли мурашки.
– Кто тут?
– пугаясь собственного голоса, шепчет он.
– Есть кто тут?
Узник вскочил, всматривается в окошко, залитое лунным светом.
– Неужели Мигель?
– дон Рамирес радостна засмеялся.
– Маленькое чудо! Как ты забрался на башню?..
– Дон Рамирес, - слова мальчика журчат сквозь решетку, будто ручеек. Я сейчас. Я спасу вас...
Горгони спал с полуоткрытыми глазами, от его храпа дрожало низкое пламя камина. Гостей сморило еще раньше - они лежали где придется, каждый там, где его одолел хмель.
Мигель тихонько прокрался к отцу. Господи, что будет, если он вдруг проснется? Мальчика бил нервный озноб. Он осторожно засунул руку в карман Горгони. Вот они, ключи. Затаил дыхание, потянул к себе тяжелую связку. Потом боком, боком к двери. Быстрее! И только во дворе перевел дыхание.
...Мигель помог беглецу оттолкнуть парусник от берега.
– Спасибо, мое маленькое чудо!
– дон Рамирес прижал его к груди, беспокойно заглянул в глаза.
– А ты? Отец не простит... Поедешь со мной?
– Я сегодня разучился бояться, - тускло улыбнулся мальчик.
– Возле вас. Не беспокойтесь обо мне. Попутного ветра...
Занималась заря. Мигель поднялся к себе, закрыл дубовую дверь на задвижку. А через минуту-другую внизу поднялся шум, ударило несколько выстрелов. Предчувствие беды сжало сердце мальчика, на глаза навернулись слезы. Он видел в окошко, как мечется на берегу отец со своими еще не протрезвевшими гостями, как он сыплет проклятия, посылая пули вслед паруснику. Уже далекому паруснику...
На лестнице загремели сапоги.
– Это он, - злобно ревел Горгони.
– Один он знает, где я держу ключи. Я убью его, как паршивого пса! Открывай дверь, уродина, слышишь! Убью!..
Дверь затрещала. Бабахнул один пистоль, другой. Пули щепили дерево, одна попала в баночки с красками, и они, жалобно звякнув, полетели с полки.
Мигель бросился к своей картине, прижался лбом к шершавому полотну.
– Помоги мне!
– прошептал он в отчаянии, захлебываясь от плача. Спрячь меня...