Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
Шрифт:
— Ночью я бы запросто год вычислил, а днем…
Ночи, однако, ждать не пришлось. Ровно через семнадцать минут после этих слов вахтенный робот доложил, что встречным курсом на расстоянии двадцать миль движется плавающий объект. Скорость сближения сорок четыре узла.
— Ну и поздравляю! Что мы в двадцатом веке — гарантировано. У объекта скорость двадцать четыре, поскольку у нас — двадцать. Минут через пятнадцать скажу с точностью до десятилетия. Прошу всех в рубку. Кому интересно, конечно…
Интересно было всем. Момент, как ни крути, вполне исторический.
— Ну вот и все, судари мои… — со странной интонацией произнес Новиков. — Поздравляю. С новосельем. Здесь будем жить, значит…
— А почему вдруг шестнадцатый? — с сомнением и даже разочарованием спросил Берестин.
— Да потому, что крейсер предвоенной постройки, фотография сделана скорее всего после зачисления в строй, справочник готовился тоже перед войной и вышел в шестнадцатом… — пояснил Воронцов. Несмотря на то, что изображение на экране рисовало корабль во всех деталях и подробностях, и сам Воронцов, и, следуя его примеру, остальные предпочли выйти на крыло мостика, посмотреть на артефакт «живьем», через нормальную оптику биноклей.
На самом деле «артефакт» — первый материальный объект из ставшего реальным прошлого. Подтверждающий, кстати, не только подлинность межвременного перехода, но и то, что попали они в настоящее, то есть собственное прошлое, а не какое-нибудь параллельное.
Вряд ли в иной реальности гоняют по морям крейсера, один к одному соответствующие нашим справочникам.
Воронцов хотел послать рассыльного с вахты за оригиналом германского «Ярбуха», но с ходового мостика крейсера замигал ратьеровский фонарь.
— Просят показать флаг, — прочитал сигнал Воронцов и приказал поднять американский.
— Что они там дальше молотят? Ага… Ваше имя, порт приписки, пункт назначения…
— Чего это они? — удивился Берестин. — Война вроде кончилась…
— Еще не факт, — сквозь зубы бросил Воронцов. — Отвечаем: «Валгалла, Сан-Франциско, идем в Стамбул…»
И тут же выругался. Запоздало, потому что сигнальщик уже защелкал с невероятной скоростью шторками сигнального фонаря.
— Черт! Как же это я?.. Будет нам Стамбул, если год здесь действительно шестнадцатый… Надо бы — Лиссабон, что ли…
Крейсер сблизился с «Валгаллой» меньше чем на милю, с его мостика, снизу вверх, рассматривали пароход в бинокли пять или шесть офицеров, у лееров вдоль борта столпились десятка три матросов.
Наверное, их удивлял вид проносящегося мимо огромного белоснежного лайнера, безмолвного и пустынного, как «Летучий голландец», ибо тесная группка людей на мостике выглядела не то чтобы жалко, а слишком уж несоизмеримо с размерами и назначением трансатлантика. Да вдобавок наверняка кто-то из штурманов тоже сейчас листает справочник, чтобы выяснить, что это за «Валгалла» такая прет полным ходом через не протраленные до конца воды.
— Нет ли у вас свежих газет? — просигналил крейсер.
— Сожалею, но мы уже третью неделю в море, — ответил Воронцов и в свою очередь спросил с чисто американской бесцеремонностью: — Прошу разрешить спор штурмана с капитаном, кто вы — «Сидней» или «Девоншир»?
— Сочувствуем, но мы — «Саутгемптон». Счастливого плавания! — Ратьер мигнул в последний раз, и крейсер, отваливая влево, остался за кормой «Валгаллы».
— Слава те, господи, — то ли в шутку, то ли всерьез перекрестился Воронцов. — Обошлось…
— А если бы нет?
— Приказали бы остановиться, высадили досмотровую партию… Как минимум выяснить, кто из нас сумасшедший… И в самом деле, там союзники Дарданеллы штурмуют, полсотни линкоров и крейсеров садят по фортам прямой наводкой, вся морда в кровавых соплях, а мы в Стамбул да еще с кучей оружия на борту…
— Слушай!.. — Новиков вдруг воззрился на Воронцова в полном изумлении. — Откуда у тебя вообще этот Стамбул выскочил? Мы о нем вообще хоть раз говорили? Почему действительно не Марсель, не Лиссабон?
Воронцов поцокал языком, почесал затылок, вздохнул сокрушенно, явно придуриваясь.
— Точно не говорили? Вот черт, а я совершенно был уверен, оттого и вырвалось. Нет, ты меня не разыгрываешь? И в Стамбул честно не собирался?
Новиков в который уже раз убедился, до чего хитрый и злокозненный мужик достался им в товарищи. Прямо Хулио Хуренито какой-то. Великий провокатор из одноименного романа Эренбурга.
— Может, ты заодно скажешь, что бы мне, к примеру, могло понадобиться в том клятом Стамбуле? — стараясь попасть в тон, небрежно так осведомился Андрей.
— Ну, я бы сказал, что если уж всерьез устраиваться в этом вот мире, так начинать надо непременно оттуда. А откуда же еще? С Владивостока, конечно, тоже можно, но эффект не тот…
— Вы что, сговорились? — недобро прищурившись, спросил Левашов, по воле случая оказавшийся единственным слушателем их ильфовско-бабелевского диалога. Остальные на противоположном крыле мостика болтали о чем-то своем.
— Да тут, понимаешь, совершенно случайно все получилось. Сам удивляюсь и думаю, чего это мы вдруг про одно и то же заговорили? А ты тоже так думаешь? — Воронцов не знал о содержании недавней беседы и, ерничая, не подозревал, какие болезненные струны задевает.