Одиссей. Человек в истории. Святой и общество: конструирование святости в агиографии и культурной памяти
Шрифт:
Следует уточнить, что в отношении контактов с внешним миром ригоризм предписаний арльского епископа ахенское установление все же несколько смягчило. Цезарий, напомню, запрещал вообще любые контакты с мирянами обоих полов, лишь аббатиса может вести переговоры с монастырским провизором. Согласно Institutio sanctimonialium, канонисс «по необходимости» и «в оговоренное время» могли посещать родственники (propinqui) и ведущие дела их имения servi. Визитеров принимали в специально отведенном помещении (in loco videlicet ad hoc negotium constituto) в присутствии назначенных аббатисой «трех или четырех монахинь, наиболее подходящих по возрасту» (can. XX). Самой аббатисе также рекомендовалось уклоняться от общества, дружеских связей и бесед (familiaritates et sermocinationes (can. XIX)), ограничиваясь лишь неизбежным общением, например, с управляющим (questor ecclesiae) или с важными гостями в salutatorium (auditorium) или в своем доме (abbatissis mansio (can.IX)).
Другое важное отличие от Regula ad virgines Цезария – предписание заниматься каритативной деятельностью. В каком объеме допускался здесь контакт сестер с «бедными», сказать невозможно. Но если правило Цезария запрещало монахиням самим раздавать милостыню, то, согласно Institutio, канониссам регулярно выделялись деньги для этой цели. Кроме того, в рамках душеспасительной практики обитель оказывала гостеприимство нуждающимся и паломникам. Приют для них – hospitale pauperum – размещался «как полагается», т.е. за стенами монастыря у ворот, рядом с церковью, и один из клириков надзирал над ним. В его обязанности входило также распределение пожертвований, для чего выделялась десятая часть «даров, которые верующие приносили сестрам». Особо оговаривалось, что предназначенные для поддержания бедных средства (res pauperum, patrimonium pauperum) ни при каких обстоятельствах нельзя было использовать для собственных нужд (can. XXVIII).
Таким образом, все атрибуты провозглашенной Цезарием Арльским «свободной от греха территории» «святой общины», на первый взгляд, налицо. Это закрытая часть
318
Примеры см.: Клапп С. Женские духовные общины в городах Южного Верхнего Рейна (на примере общины св. Стефана в Страсбурге в эпоху позднего Средневековья) // Одиссей: человек в истории: Женщина в религиозной общине. М., 2013. С. 9 – 31.
Но как клирики-участники синода, призванные реформировать религиозные конвенты в сторону укрепления церковной дисциплины, могли пойти на то, чтобы узаконить у mulieres religiosae, официально провозглашающих vita communis и затворнический образ жизни, владение имуществом и следующие из этого неравенство, наличие прислуги, возможность получить наследство и выйти замуж, а значит, покинуть обитель? Здесь можно указать, по меньшей мере, на две причины. На первую я уже неоднократно ссылалась. Поскольку социальная ангажированность Institutio sanctimonialium очевидна – это было правило для аристократических конвентов, само членство в которых сигнализировало об общественном статусе семьи 319 – его следует рассматривать прежде всего как политический компромисс с высшей светской аристократией, из среды которой рекрутировались канониссы. Без ее поддержки вся программа реформ Людовика Благочестивого была бы обречена. Вопрос стоял тем более остро, если учесть, что для женщин из каролингской знати, в отличие от эпохи Меровингов, община монахинь или канонисс стала единственной альтернативой браку. Но каноникат, несомненно, представлялся все же более подходящим местом, т.к. гарантировал привычный уровень жизни, сохранение социальной идентичности и родственных связей, допускал возвращение в мир.
319
Crusius I. Frauenkl"oster und Frauenstifte – Versorgungsinstitutionen oder geistliche Kommunit"aten // 1000 Jahre Stift St. Georgen am L"angsee / Hg. von J. Sacherer. 2003, St. Georgen am L"angsee. S. 30–45. О социальном составе каноникатов в разные периоды Средневековья см.: Semmler J. Wie adelig waren die Kanonissen?
Во-вторых, для этого компромисса существовала и вполне практическая предпосылка, существенно облегчившая реформаторам их задачу: «писаной нормой» стало то, что давно уже проросло и укоренилось в «действительности». Хороший стол, собственные апартаменты, сундуки с платьем, слуги, отсутствие строгих предписаний в отношении аскезы и труда, тесные связи с родственниками, прием визитеров и отлучки из монастыря – все это мы уже наблюдали в жизни обители королевы Радегунды. Формально следуя правилу Цезария, Радегунда приспосабливала его (necessitate commota) к повседневности женской общины, далекой от аскетических устремлений и не ставящей цели монашеского «обращения» (conversio). Так исходная (монашеская) норма корректировалась (а если отказаться от эвфемизмов – попросту уничтожалась) действительностью и, как мы видели выше, usus – обычай – превращался во вполне признанную обществом norma vivendi при молчаливом согласии епископата. Синод в Шалон-сюр-Сон воспринимает подобный уклад уже как нечто само собою разумеющееся и фиксирует его в своих канонах как форму жизни тех женщин, которые «не имеют монашеского правила» и quae se canonicas vocant. Однако пока, подчеркну еще раз, без каких-либо идеологических претензий. И, наконец, в 816 г. Institutio sanctimonialium теологически обосновывает этот же уклад как норму жизни для нового «сословия» (ordo) имперской Церкви. Круг замкнулся: то, что в историях Григория Турского при желании еще можно было подать как некое отступление от нормы (по крайней мере, это пытаются сделать мятежные принцессы), ахенское установление возводит в ранг официальной formula vivendi путем формального восстановления преемственности с правилом Цезария. Таким образом, норма для нового ordo не была в прямом смысле новой. Из возможного репертуара реалий ахенские реформаторы отобрали более или менее «уместное» – соответствующее или хотя бы не противоречащее идеологическому образцу, а все щекотливые моменты деликатно оставили открытыми для толкования, а значит, для практического приспособления к политическим и социальным реалиям.
По крайней мере один из таких «непроговоренных» моментов оказался для судьбы женских каноникатов решающим и позволил им со временем сформироваться в мощный социальный институт, по своей функции принципиально отличный от монашества. Это образование и воспитание для детей из аристократических семей. Со времен поздней Античности религиозные общины были единственным местом, где женщины могли получить образование. В VII–VIII вв. многие крупные женские монастыри, живущие в соответствии с различными вариантами правила Колумбана (прежде всего Regula Waldeberti), – Шелль, Фармутье, Нивель, Ремиремонт, Нотр Дам в Лаоне – стали центрами образования и христианского воспитания 320 . По многочисленным свидетельствам источников, там воспитывались дети из знатных семей, даже королевские. Но когда в рамках каролингской церковной реформы монастыри стали последовательно превращать в полностью закрытые от мира учреждения, разрешив брать в них детей только в качестве облатов (oblati), т.е. будущих монахов, воспитание в них мирян стало (теоретически) невозможным. Эту задачу, прежде успешно выполняемую иро-франкским и англо-саксонским монашеством, берут на себя женские каноникаты, можно сказать, по умолчанию. Специально в Institutio sanctimonialium о ней ничего не сказано: нет ни разрешения, ни запрета. Аббатисе предписывалось лишь обеспечивать духовное воспитание (sacrae disciplinae) всех поступающих канонисс, что подразумевало и грамотность. Под руководством опытной наставницы (magistra 321 ) они учились чтению и письму, катехизису, церковному пению, заучивали молитвы и псалмы (can. XXII), часть дня посвящалась самостоятельному чтению (can.V). Предоставляемая Institutio sanctimonialium (также по умолчанию) возможность отправлять дочерей в каноникат на время означала, что они получали там должное образование, а затем выходили замуж и занимались религиозным воспитанием и образованием уже собственных детей. Именно таким путем в раннее Средневековье шел процесс укоренения христианской этики, глубокая христианизация, по меньшей мере, ведущих слоев общества 322 .
320
После 816 г. они сохранили эту функцию, вынужденно став женскими каноникатами. Об их ранней истории (с подробной библиографией) см.: Helv'etius A.– L. L’organisation des monast`eres f`eminins `a l’'epoque m'erovingienne. P. 159–167.
321
Вряд ли эту должность следует толковать как один из чинов монастырской иерархии с постоянными функциями. От наставницы требовалось не каких-то специальных знаний, а в большей мере образцовое поведение (Schilp Th. Norm und Wirklichkeit religi"oser Frauengemeinschaften im Fr"uhmittelalter. S. 73).
322
Crusius I. Sanctimoniales, quae se canonicas vocant. S. 15–20.
В заключение остается задаться вопросом об историческом значении Institutio sanctimonialium Aquisgranensis. Оно было нацелено на придание единообразия жизненному укладу, сложившемуся к тому времени в многочисленных нерегулярных духовных общинах: in omnibus monasteriis puellaribus, in quibus canonice vivitur (can. XIII). Однако как мы убедились, достаточную сумму средств для достижения этой цели оно не давало, потому что не было «правилом» (regula) в строгом смысле, с однозначными формулировками и действенным инструментом дисциплинарного контроля в виде принесения пожизненных обетов. Institutio являло собой скорее схему, задающую общие рамки нормы, с довольно широким спектром модальностей, т.е. вариантов отношения содержания «нормы» к «действительности» 323 . Это позволяло учитывать самые разные данности – от географического положения общины, обусловливающего особенности рациона и одежды, до расстановки политических сил в регионе и вполне определенных интересов канонисс и их семей. Отсюда – вместо единообразия – неисчерпаемая многоликость каноникатов. В IX–XI столетиях ни один каноникат не был похож на другой, более того, историкам вообще не известна ни одна община, которая высказалась бы эксплицитно, что живет в полном соответствии с ахенским установлением 324 . Поэтому историческую роль Institutio sanctimonialium следует усматривать совсем в ином. На много столетий вперед оно задало ракурс
323
Эта идея лежит в основе упомянутой работы Т. Шильпа. Вариативность конкретного воплощения нормы Institutio в повседневной жизни различных общин он исследует и в другой своей работе: Schilp Th. Die Wirkung der Aachener „Institutio sanctimonialium” des Jahres 816 // Fr"uhformen von Stiftskirchen in Europa. Funktion und Wandel religi"oser Gemeinschaften vom 6. bis zum Ende des 11. Jahrhunderts. Festgabe f"ur Dieter Mertens zum 65. Geburtstag / Hg. von S. Lorenz, Th. Zotz. Leinfelden-Echterdingen, 2005. P. 163–184.
324
Schilp Th. Norm und Wirklichkeit religi"oser Frauengemeinschaften im Fr"uhmittelalter. S. 14–15, 25.
От алтаря к амбару: неявное уничижение святых в средневековой Фландрии
П.Ш. Габдрахманов
Культ святых в Средние века по праву можно отнести к одному из основополагающих социальных институтов, принимая во внимание силу авторитета святых и степень их влияния на поведение и сознание средневекового человека, которое, как известно, «было преимущественно религиозным» 325 . В то же время проявления неуважения к святым со стороны паствы и в особенности со стороны тех мирян, которые приближались по своему духовному настрою к монахам и клирикам, по всей видимости, могут быть представлены как один из очевидных признаков двойственного отношения в Средние века к святым 326 , что является одним из конкретных-проявлений амбивалентности средневековой ментальности вообще и народной религиозности в частности, о чем неоднократно писал в своих работах А. Я. Гуревич 327 .
325
Зародившись еще в эпоху раннего христианства, культ святых претерпел существенную эволюцию на протяжении всего Средневековья. При этом важная роль этого института в средневековом обществе никогда не подвергалась сомнению. Сам рост интереса в медиевистике к проблеме культа святых, начиная с начала 70х годов прошлого века, был связан с новыми подходами к ней, реализованными в известных работах П. Брауна, А. Воше, Ф. Грауса, П. Делоза, Ж. Ле Гоффа, А. Я. Гуревича и др., в которых культ святых анализировался именно как социальный конструкт, отражавший массовые представления и умонастроения людей той эпохи и выполнявший важные социальные и политические функции в средневековом обществе.
326
Дуализм был заложен и в самом культе святых – Парамонова М. Ю. Святые // Словарь средневековой культуры / Под ред. А. Я. Гуревича. М., 2003. С. 474 и сл.. Об этом дуализме свидетельствуют многочисленные параллели в средневековых описаниях случаев колдовской магии, осуществляемых ведьмами, и чудес, совершаемых святыми, а также парадоксальность формального сходства ведовских и канонизационных средневековых процессов и т. п. – Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века. СПб., 2004; Кланицай Г. Структура повествований о наказании и исцелении. Сопоставление чудес и maleficia // Одиссей. Человек в истории. 1998. М., 1999. С. 118–133. При канонизации всегда была «опасность – канонизировать кого-то, кто обладает сверхъестественными силами, но наделен ими не Богом, а Дьяволом» – Яцык С. А. Формирование исключительного права понтификов на канонизацию (993–1234) // Средние века. Исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени (далее – СВ). Вып. 77 (1–2). М., 2016. С. 97. На зыбкость грани, отделявшей ведьму от святой, указывает также история осуждения и последующей канонизации Жанны д’Арк – Тогоева О. И. Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк. М. – СПб., 2016. Неслучайно, для средневековых теологов возникла трудно разрешимая проблема выработки критериев святости, определения «подлинных» и «мнимых» святых, а помимо официально канонизированных существовали почитаемые верующими, но формально не признанные Церковью святые – Филиппов И. С. Местночтимые французские святые XI века и проблема канонизации в европейском контексте // СВ. Вып. 78 (1–2). М., 2017. С. 69–71.
327
Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века) М., 1989. С. 181 и др.; Он же. Дух и материя. Об амбивалентности повседневной средневековой религиозности // Он же. История – нескончаемый спор. Медиевистика и скандинавистика: статьи разных лет. М., 2005. С. 223–233.
Само уничижение святых не обязательно могло быть явным и открытым, принимая форму официального развенчания культа святого 328 или особого ритуала «унижения святых», доходившего порой до прямого поношения и грубого глумления над ними 329 . Иногда пренебрежительное отношение к святым имело весьма сдержанный и довольно скрытый характер, и не всегда, возможно, даже отчетливо осознавалось и самими современниками, как именно проявление ими неуважения к ним, по сути все же являясь таковым. Поясню сказанное на примере отношения к святым со стороны алтарных трибутариев Гентского аббатства св. Петра во Фландрии 330 .
328
Дмитриева О. В. Дискредитация святого: Томас Бекет и английская реформация // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории – 2003. М., 2003. Вып. 5. С. 305–332.
329
Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 83. Майзульс М. Р. «Если ты Бог – защищайся!»: католические модели протестантского иконоборчества // Одиссей. Человек в истории. 2015–2016. М., 2017. С. 281– 348.
330
См. подробнее об алтарных трибутариях и посвященных им документах из архива этого аббатства – Габдрахманов П. Ш. Странный средневековый свиток. Загадки описания алтарных трибутариев в аббатстве св. Петра в Генте XIII века. Книга I. М.: ИВИ РАН, 2012; Он же. Приоткрытый средневековый кодекс. Загадки описания алтарных трибутариев в аббатстве св. Петра в Генте XIII века. Книга II. М.: ИВИ РАН, 2016.
Алтарные трибутарии как этого аббатства, так и многих других фламандских монастырей, принадлежали к особой категории средневековых церковных зависимых 331 . Они не были сервами, но и не считались полноправными свободными. Их трудно также назвать и обычными мирянами, поскольку они входили в состав монастырской familia, но они и не были, разумеется, ни клириками, ни принявшими постриг монахами 332 .
Изначально переход в разряд алтарных трибутариев происходил в церкви в присутствии свидетелей, часто при большом скоплении народа и оформлялся затем соответствующей грамотой 333 . Сам же публичный акт превращения себя в алтарного трибутария нередко сопровождался колокольным звоном и другими особыми ритуальными действиями, смысл которых заключался в демонстрации этим трибутарием приношения самого себя и своих потомков в жертву на алтарь того или иного святого, в подтверждении добровольного согласия отныне считаться его «слугой» (servus) или “служанкой» (ancilla) и в наложении в связи с этим на себя и свое потомство ряда конкретных обязательств. Да и сами алтарные трибутарии, мотивируя в преамбулах некоторых грамот свой выбор, всячески сами подчеркивали добровольность и жертвенность своего поступка, объясняя его поиском вечной жизни и истинной свободы, стремлением спасти свою душу и обрести Царствие небесное 334 .
331
Наиболее емкое и лаконичное определение – кто такой алтарный трибутарий (tributaire, sainteur) – дал в свое время бельгийский историк I-й пол. XX в. Лео Верье – Verriest L. Le Servage dans le comt'e de Hainaut. Les sainteurs. Le meilleur catel. Bruxelles, 1910. P. 172: « un homme ou une femme vou'e au saint patron d‘une abbaye ou d’une 'eglise et tenu, de ce chef, envers cette abbaye ou cette 'eglise `a certaines prestations personnelles» («мужчина или женщина, пожертвовавшие себя святому патрону аббатства или церкви и обязанные от своего лица этому аббатству или церкви персональными выплатами»).
332
См. подробнее об особенностях статуса алтарных трибутариев мою статью – Габдрахманов П. Ш. Некоторые особенности правового статуса и социального самосознания средневековых алтарных трибутариев // Социальная идентичность средневекового человека / Отв. ред. А. А. Сванидзе, П. Ю. Уваров. М., 2007. С. 60–69.
333
В архиве монастыря св. Петра Гентского, начиная с X в., отложилось немало таких грамот либо оригинальных, либо по большей части уже в виде позднейших копий, подтверждавших по просьбе потомков того или иного алтарного трибутария раннее совершенный их предком данный акт. Благодаря созданной в середине 30-х годов XIII в. в монастыре краткой описи этих грамот, нам известно, что в архиве аббатства хранилось к тому времени более двухсот тридцати подобных грамот. Около сотни из них сохранилось до наших дней – Габдрахманов П. Ш. Странный средневековый свиток… С. 29, 35, 59. Большая их часть была издана еще в середине XIX в. вместе с другими грамотами и документами из архива аббатства бельгийским историком и архивистом Огюстом Ван Локереном – Chartes et documents de l’abbaye de Saint-Pierre au Mont-Blandin `a Gand / 'Ed. par A. Van Lokeren. T. I. Gand, 1868 (далее – VL).
334
VL N 111. P. 79 (a.1034): … pro aeternae libertatis et remunerationis gloria; VL N 153. P. 102 (a.1073–1074) : … pro adipiscenda in coelis beatitudine verae libertatis coelestisque hereditate felicitatis; VL N 161. P. 108 (a.1089/1170 et a.1230): … ut veram libertatem temporali servitute mercaretur; VL N 164. P. 109 (a.1097– 1108): … pro salute anime mee et remuneratione eterne beatitudinis; VL N 189. P. 119 (a.1116): … pro conservanda in posterum libertate sua; VL N 192. P. 121 (a.1068): … pro amore et salute animae suae; VL N 193. P. 121 (a.1118): … pro amore celestis patrie; VL N 249. P. 147 (a.1155): … pro indesinenti libertate optinenda.