Одна минута славы
Шрифт:
Хотя дело-то не в Генке. Харитонов, конечно, в своем отчаянном азарте до многого додумался, но не знает того, что Марина лежит в больнице с проломленной головой. Картина начала вырисовываться: Марина скорее всего узнала, что Сашка занимается какими-то аферами, наживаясь на несчастных страдалицах. Что она не пошла с этим в милицию, вообще не попыталась поступить как-то по-честному — это понятно, не такой она человек. Ей плевать на девушек, а тем более на тех, кто добровольно тащит деньги ради странных и невыполнимых обещаний.
Надо думать, Марина потребовала у Сашки долю за молчание. Тот, разумеется, послал ее ко всем чертям,
«Хорошо, — сказала она себе. — Исходи из того, что Сашка аферист. Во всяком случае — пока». Итак, директор съемочной группы выкачивает из девушек деньги. Он точно знает, что они получили гонорар, потому что сам его выдал. И предполагает, что за рекламный ролик такого рода ни одну из статисток по головке не погладят — их будут унижать, их будут травить, родители в лучшем случае объявят им бойкот, друзья их бросят — и так далее… Конечно же, это на время, но именно это время Сакисян и использует для своих махинаций. Он втирается в доверие к девушкам, обхаживает их, попутно узнает их материальное положение. И советует не класть деньги в банк, даже не делать серьезных покупок, потому что якобы грядут тяжелые времена.
Большинство девушек, снявшихся в рекламе, не очень-то сообразительны, не способны сложить два и два, чтобы получить четыре. Они вообще складывать не умеют, как, например, Инга — смазливая и спесивая куколка, у которой вообще ничего в голове не содержится. Или Ирина — «амурное недоразумение» богатенького «папика». А Лялька? Лялька от горя и растерянности забыла, что у нее высшее образование. Или Ольга, которая сразу после школы пошла работать гидом-переводчицей. Ни одна из жертв не могла осмыслить ситуацию, тем более что все делалось скорее всего втайне.
Сакисян должен был себя обезопасить, наверняка каждой из девушек он запретил распространяться о своей помощи. Ведь Лялька, если бы знала, что у него это на конвейер поставлено, она бы отказалась. Алена не могла не восхищаться отлаженной схемой Сакисяна, а также его способностью предвидеть развитие событий. Вот у кого мозги работают. Ну скажите на милость, кто догадался бы, что после того, как ролик выйдет в эфир, девушку начнут травить? Вполне могло получиться, как с Аленой. Хотя… Сашка ведь тоже просто так не сидит, он работает, развивает ситуацию. Ведь именно он прислал факс Борисычу. Скорее всего петиция от «псевдородителей» на Ляльку — тоже его рук дело. Да у него, наверное, в запасе еще множество способов заставить человека страдать. Он же почти все знает о девушках, которые у него снимались. И несчастные страдалицы бегут к нему, чтобы он помог. Как Ирина прибежала. Алена сама видела. Ведь на стадии «ухаживания» Сашка вворачивает информацию: если припечет, я, мол, помогу, только скажи.
И они приходят, просят помощи. Он соглашается, берет деньги, якобы для того, чтобы заплатить кому нужно и снять ролик с эфира. Девушки легко расстаются с деньгами, потому что надеются на всесилие одного из создателей рекламы. Наверное, он плетет им про какие-нибудь связи, и они охотно верят, так как люди склонны верить во что угодно, лишь бы не утратить надежду на спасение. Разумеется, Сашка не обладает достаточными полномочиями, дабы прекратить показ ролика на всех каналах разом. Поэтому просто берет взятку и затихает. Скорее всего он запрашивает весьма внушительную сумму, потому что все жертвы занимали деньги…
И тут зазвонил телефон — так всегда бывает, стоит лишь человеку задуматься о чем-то. Алена сняла трубку и даже не удивилась, услышав голос Сакисяна.
— Как у тебя? — поинтересовался он.
— Боже мой! Как хорошо, что ты позвонил! — тут же заныла Алена, потому что была уверена: слезы — это именно то, чего он ждет. Она даже всхлипнула несколько раз, чтобы он не разочаровался.
— Проблемы?
— Еще какие! Сашенька, миленький… — Алена сама себе удивилась. Надо же, действительно на глазах выступили слезы. Видимо, уроки режиссера Коли не прошли даром. Она готова была разрыдаться. — Из квартиры выйти невозможно, в магазине ничего купить не могу, родители из Вены звонили, орали на меня, говорят, я их на всю жизнь опозорила. И еще Костик мой… — Она снова всхлипнула и усмехнулась — ложь про Бунина, пожалуй, перебьет даже его цинизм, но чего только не сотворишь для пользы дела… — Костик… он меня бросил. А начальство грозится с работы уволить. Понятия не имею, как они узнали, я ведь все отрицаю.
— Н-да… — сочувственно протянул Сашка. — Отрицать-то как раз бесполезно. Лицо же на экране. Тут что отрицай, что не отрицай — один черт.
— Что же мне теперь делать?! — Алена по-настоящему разрыдалась.
— Тихо-тихо. Успокойся и слушай. — Голос его стал твердым и властным, как у настоящего спасателя из службы «911», который уговаривает пострадавшего не дергаться и терпеливо ждать, когда ему окажут квалифицированную помощь. — Сегодня уже ничего нельзя сделать — довольно поздно. Но с утра я напрягу своих в представительстве фирмы «Тендер», и они признают, что ролик не соответствует стандарту. Или еще какую-нибудь ерунду найдут, словом, забракуют; конечно, за это придется им заплатить. Просто так никто свою башку подставлять не станет.
— Конечно-конечно, Сашенька! — Алену не нужно было долго убеждать. Она снова всхлипнула — так проникновенно, что от жалости к себе действительно разревелась. — Деньги не проблема!
— Не знаю… — протянул Сашка. Потом вздохнул и резанул: — Десять тысяч долларов.
— Что?! — Плач моментально прекратился.
— Я же говорил: деньги немалые.
— Но как же мне найти такую сумму?
— Аленка! Это уже не моя проблема. Я с тебя вообще ничего не беру, я это делаю исключительно потому, что ты мне симпатична, я понимаю, как тебе трудно, и вообще…
— Конечно, Сашенька, — пролепетала Алена. — Но… когда нужны деньги?
— Сама решай. Тут как в «12 стульях»: утром деньги — вечером, как говорится, результат. Достанешь завтра, завтра и снимут ролик.
— А если… если дня через два?
— Значит, через два дня.
— А ты не знаешь, у кого можно занять десять тысяч? — Она изобразила дрожь в голосе.
— Не десять, а семь. Три у тебя уже есть.
— Да-да, я и забыла, — снова всхлипнула Алена.