Одна ночь в пустыне Святой Горы
Шрифт:
Чтобы быть более конкретным остановлюсь на случае со святителем Иоанном Златоустом, о котором ты упоминал немного ранее. Святитель Иоанн Златоуст считается общественным деятелем, его творения могут читать все. Многие связывают его учение с различными социальными и этическими проблемами, однако не знают того, что он проводил безмолвную подвижническую жизнь в посте, слезах, скорби, непрерывной молитве, памятований о смерти и т. д. Если кто-нибудь из монахов-безмолвников прочитает его труды, он тотчас распознает отца-исихаста. Процитирую Вам отрывок из его святого учения и затем сделаю несколько комментариев. Он говорит о молитве (общее учение о молитве), ее достоинстве, о том, что для стяжания плодов нужно иметь ум собранный в сердце, сокрушенное в чувстве покаяния. Великое оружие — молитва, сокровище безупречное, богатство, никогда не растрачиваемое, пристань безмятежная, основание тишины,
— Вот что, отец мой, говорил величайший исихаст, — продолжал пустынник. — Отметим несколько моментов. Во-первых, Златоуст тесно связывает молитву со скорбью душевной и собранным умом. Для совершенства молитвы ум нужно вернуть в самое себя от рассеянности. Во-вторых, чтобы эффективным было действие внутренней молитвы, необходима вначале теплота сердечная, о чем говорилось ранее. Сердце возгревается, ум возвращается, и мы предаемся молитве. В-третьих, эта теплота сердечная приходит вместе с памятью о грехах, с самоукорением, с чувством, что мы хуже всех остальных — ниже любого создания. Только когда мы живем в молитве, мы приобретаем духовную радость, благодать Христову. Узнаете отца-исихаста?
— Я поражен прочтением и анализом этого места из сочинения Златоуста. На меня произвела впечатление мысль святого отца.
— Можно мне внести ясность?
— Разумеется.
— Это не личное мнение святого Иоанна Златоуста, но учение Церкви через него. Мы не можем говорить о мыслях отцов таким образом, как если бы считали их философами, социологами, моралистами, но ведем речь об учении отцов как членов славного тела Христова, просвещенных Святым Духом. Живя в Церкви, мы уничтожаем безличностное и действием Святой Троицы становимся личностями. И ум просвещается и делается амвоном Святого Духа. Каждое великое дело в Церкви начинается с послушания. Отцы свободу свою подчинили Богу, изменились и стали орудиями Божиими. И жили и проповедовали для того, чтобы помочь и другим.
— Благодарю за поправку. Окажите любовь, объясните мне еще кое-что. Ранее мы сказали о том, что, если монах-пустынник прочитает сочинение, например, святителя Иоанна Златоуста, он узнает отца-подвижника. Почему мы не можем уловить этого, но считаем таких подвижников, как Златоуст, чисто общественными деятелями, далекими от внутреннего делания?
— Это происходит потому, что в нас не изобилует Святой Дух. Священное Писание, труды отцов написаны просвещенными Святым Духом и, следовательно, истолковываются и становятся понятны только при Его озарении. Тот, кто имеет разум отцов, в ком действует Святой Дух, читая какой бы то ни было труд какого бы то ни было отца, Святым Духом определит исихаста, постника, друга Господня. Святые узнаются только святыми, ибо ведут сходную жизнь, обладают общим опытом, одинаковым способом выражения. В словах, которые ими используются, и иногда в способе выражения улавливается благодать, преизбыточествующая во святом отце. Так, если человек, имеющий опыт видения Бога, прочитает молитвы святителя Василия Великого, содержащиеся в названной по его имени Божественной литургии, он поймет, что святой видел Нетварный Свет, хотя и не говорил об этом непосредственно. Если же различные святоотеческие труды изучают социологи или моралисты, не имеющие Святого Духа, они начинают разделять и обосабливать их. Мне кажется, что такое изолированное, фрагментарное использование творений отцов вне аскетического духа, с целью подтвердить наши нечистые и антропоцентрические взгляды, является величайшей ересью. Когда мы рассматриваем отца вне аскетического, покаянного и т. п. духа, мы разделяем его. Каждое же разделение — изменение. Так поступают все еретики. Они используют цитаты, не понимая их, не обладая условиями для правильного истолкования. Следовательно, для осуществления сегодняшнего лозунга назад к отцам! нужно не только простое изучение святоотеческих текстов, но и усилие к подражанию их жизни: жить в Святой Церкви, в Святых Таинствах и святых добродетелях, чтобы перестать быть безличностными и стать личностями, достойными членами Христа.
В этот момент подле нас появился благодатный послушник и спросил, что принести для меня. Старец чрезвычайно увлекся и забыл соблюсти необходимый монашеский долг гостеприимства: преподнести что-либо в качестве благословения, чтобы ты благословил это и вместе с тем получил благословение его келлии. Однако столь духовной была беседа, что старец совсем упустил из виду обычай.
— Принеси что-нибудь отцу…
— Что принести, отче? Лукум, варенье или что другое?
Отдав соответствующее указание, старец стал расхваливать своего послушника. — Я не достоин иметь таких послушников. Господь, опечаленный моими грехами, послал мне ангелов. У меня нет послушников, но ангелы, которые служат мне. Как мне благодарить Всесвятого Бога? У этого послушника, только что приходившего, мысли малого дитяти, что совершенно необходимо занимающимся умной молитвой, о которой мы ведем речь. Святые отцы учат, что желающий спастись должен стать безумцем (Мы безумные ради Христа), то есть, по словам Христа, юродивым или ребенком (Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18, 3)). Хотя все мы и впали в великие грехи, однако, по благодати Святого Духа, можем приобрести духовное отрочество и детский разум в отношении зла. Закон духовной жизни противоположен закону жизни по плоти В плотской жизни человек с юности постепенно стареет в то время как в духовной, очищаясь от греха, который старит человека, становится молодым, дитятей.
Послушник принес блюдо с благословением каливы лукум и немного воды. Я взял стакан в руки, попросил благословения у старца, сказав:
— Помолитесь, чтобы я стал дитятей или безумцем!
Есть моменты, когда не можешь молиться вообще, когда немеешь; тогда чувствуешь необходимость лишь просить молитв и благословения. Это переживаешь на Горе — не молишься, но просишь молитв.
— Благословите.
— Господь благословит, — отвечают тебе.
Не добрый день, добрый вечер, доброй ночи. Почти единственными в своем роде иными вариантами являются: Доброго терпения, бодрствования, доброго рая, доброго конца…
В те минуты, когда я просил благословения и вкушал сладчайший лукум, я говорил про себя: Долгих лет жизни старцу! Живи, чтобы жили и мы, грешные…
Воцарилось глубокое молчание. Было ясно, что старец творил Иисусову молитву. Казалось, он находился в божественном плену. Мне было весьма трудно заговорить. Однако необходимо.
— Отче, побеспокою Вас и продолжу. Знаю, что мое присутствие некоторым образом чуждо этой среде. Я паразит, который осложняет Вашу жизнь и…
— Нет, нет, не говори так, ибо мы принимаем вас, как наших братьев, живущих в миру, подвизающихся добрым подвигом и имеющих благодать от Господа.
— Как можно сравнивать нашу благодать с вашей?
— Тем не менее вы имеете большую благодать, нежели мы, ибо, где умножилось беззаконие, преизобилует благодать (Рим. 5, 20). Господь изливает на вас большую милость, чтобы удержать вас в своей любви. Вас больше любит Господь.
— Воспринимаю это как выражение Вашего смирения, — сказал я, побежденный его любовью и смирением. — Однако хочу вернуться к тому, о чем мы вели беседу ранее. Вы указали на возгревание сердца. На то, что оно бывает при мысли об аде, рае, своей греховности и тому подобное. Не создает ли это проблемы? Ведь до того вы говорили, что нам нужно творить молитву без образов. Ум должен быть нерассеянным. Не помешают ли такие мысли чистоте молитвы?
— Прежде всего хочу подчеркнуть, что они не являются мыслями… просто мыслями. Это не образная, но умная деятельность. Мы не просто размышляем. Мы живем. Например, размышляя как-то об аде и о том, что он — самое подходящее место для меня по причине бесчисленных моих грехов, я оказался в том беспросветном мраке. Я испытал его невыносимую тяжесть и непередаваемое страдание. Когда же я пришел в себя, вся моя келлия издавала зловоние… Вы не можете понять адского смрада и муки осуждения…