Однажды на краю времени (сборник)
Шрифт:
Об этом необходимо поведать Народу.
Я увеличил расстояние между нами, но знал, что женщина нагонит. Она была охотницей, а охотники никогда не бросают раненую дичь. Так или иначе, но она доберется до меня.
Зимой все, кто ранен или слишком стар, обязаны отдавать себя обществу. Скала для жертвоприношений была неподалеку, под холмом, с незапамятных времен испещренном нашими могилами. Я обязан был поделиться своим знанием: человеческие существа опасны.
Они станут для нас отличной добычей.
Я достиг своей цели, когда луны были в зените. Плоская скала была очищена от снега, когда я, хромая, взбежал на нее. Разбуженные запахом моей крови, несколько
Но я остался. Она снова толкнула меня. Я отказался двигаться с места. Она заскулила в недоумении. Я лизнул скалу.
Это было понято. Двое из Народа выдвинулись вперед и прижали меня к камню своими телами. Третий поднял лапу. Он разбил мне голову, и они ели.
Магда с гребня ближайшего холма наблюдала за происходящим в мощный бинокль. Она видела все. Скалу заполонили страшные звери, тощие и черные. Спускаться к ним было бы опасно, поэтому она выжидала, с недоумением наблюдая за тем, что происходило внизу. Тот ларл хотел умереть, она могла поклясться в этом, и вот теперь остальные звери двинулись к его телу, ступая изящно, едва ли не соблюдая какой-то ритуал: первым его мозг попробовал самый молодой, а затем самый старый. Она вскинула винтовку, решив, что уничтожит несколько тварей издалека.
После чего случилось нечто любопытное. Все ларлы, которые успели попробовать мозга ее добычи, отпрянули, рассыпались по сторонам. Те же, кто не успел поесть, выжидали, ничего не понимая, – легкие мишени. Затем следующий опустил морду, чтобы оторвать кусочек мозга, и вскинул голову, озаренный внезапным пониманием. Магду охватил страх.
Охотник часто говорил о ларлах, говорил, что они такие неуловимые, иногда ему даже кажется, что они наделены интеллектом. «Вот придет весна, когда можно будет потратить патроны на хищников, и тогда я обязательно добуду несколько особей», – говорил он. Он был ксенобиолог, он любил животных, которых убивал, дорожил ими, даже когда коптил их плоть, дубил их шкуры, в подробностях зарисовывал их внутренние органы. Магда часто высмеивала его теорию, будто ларлы познают в подробностях привычки своих жертв, поедая их мозги, хотя он проводил много времени, наблюдая за ларлами издалека и собирая доказательства.
И вот теперь она подумала: вдруг он был прав?
Младенец захныкал, и она сунул руку под меха, чтобы дать ему грудь. Внезапно ночь показалась ей холодной и полной опасностей, и она подумала: «Что я здесь делаю?»
Здравый рассудок разом вернулся к ней, гнев ее испарился без следа, словно ледяная башня, снесенная ветром. Гладкие черные силуэты внизу двигались по снегу в ее сторону. Каждые несколько шагов они меняли направление, петляли, чтобы спастись от ее пули.
– Держись, малыш, – пробормотала она, разворачивая снегоход. И дала полный газ.
Магда выжимала из снегохода все, что могла, звери преследовали ее на расстоянии. Дважды она резко останавливалась и наводила на преследователей дуло. Они мгновенно исчезали среди сугробов, ползли, прижимаясь брюхом к земле, однако не останавливались, приближаясь к ней под прикрытием.
В зловещей ночной тишине она слышала, как твари перешептываются в снежных траншеях. Она бежала от них.
Спустя какой-то промежуток времени – небо на востоке так и не думало светлеть, – Магда перепрыгивала замерзший ручей, и левая
Магда слезла с седла. Она распахнула шубу и поглядела на ребенка. Он улыбнулся, подняв на нее глаза, и загукал.
Что-то внутри ее оборвалось.
Дура! Какая преступная глупость, подумала она. Магда была гордой женщиной, она никогда, даже наедине с собой, не сожалела о совершенных поступках. Теперь же она жалела обо всем: о том, что поддалась гневу, об охотнике, о всей своей жизни, обо всем, что привело ее сюда, о скопившемся безумии, которое грозило уничтожить ее ребенка.
Через гребень холма перевалил ларл.
Магда вскинула винтовку, и он нырнул обратно. Она начала спускаться по склону, идя вдоль ручья. Снега было по колено, и ей приходилось ступать с осторожностью, чтобы не поскользнуться и не упасть. Вниз перед ней скатывались комья снега, их догоняли другие. Она спускалась с холма, стараясь не отставать от них.
Хижина охотника была в нескольких милях; если она доберется туда, они спасены. Однако зимой даже миля долгий путь. Она слышала, как ларлы перекликаются друг с другом через лощину, издавая звуки, похожие на негромкий кашель. Они шли сквозь снега, слушая скрип ее шагов. Ладно, пусть. Винтовка еще при ней, а если патронов осталось всего несколько штук, они об этом не знают. Они ведь просто животные.
Здесь, на высокогорье, деревья росли редко. Магда спустилась на добрую четверть мили, когда лощина начала утопать в подлеске и ей пришлось выбирать: подняться выше и обойти или же идти вперед, рискуя нарваться на засаду. Куда же теперь? Справа трижды кашлянул кто-то из ларлов, и она опасливо двинулась вверх по левому склону, ежесекундно ожидая нападения.
Мы загоняли ее, как стадо. Всю долгую ночь мы мельком показывались ей каждый раз, когда она разворачивалась в ту сторону, куда ей было нельзя, и позволяли ей идти по другому пути. Мы показывали ей, как роем снег вдалеке, а сами выжидали, неподвижные и незамеченные. Лес кишел нашими тенями. Медленно-медленно мы гнали ее по кругу. Она старалась выйти к хижине, но не могла. Какой же страх и отчаяние окутывали ее! Мы чувствовали их запах. Иногда ребенок начинал плакать, и она успокаивала это пахнущее молоком создание голосом, безжизненным от осознания всей тщетности своих усилий. Ночь старела по мере того, как луны опускались по небосводу. Мы вынудили женщину подняться обратно в горы. Под конец ноги несколько раз отказывались ей служить – женщине недоставало нашей телесной силы и выносливости. Зато нашим терпением и хитростью она обладала в полной мере. Один раз мы приблизились к ее неподвижному телу, и она успела убить двоих, прежде чем остальные сумели отступить. Как же мы ее любили! Мы шли не спеша, уверенные, что рано или поздно она упадет.
В самый темный час ночи мы заставили женщину вернуться к изрытым норами горам, к священному месту Народа, где была скала для жертвоприношений. Второй раз за ночь она ступила на тот же самый подъем, и она поняла это. Мгновение она беспомощно стояла, а затем разразилась слезами.
Мы ждали, ибо то был самый благословенный миг охоты, тот самый, когда жертва сознает и принимает свою судьбу. Через некоторое время рыдания женщины затихли. Она подняла голову и расправила плечи.
Медленно и размеренно она пошла по склону.