Однажды темной зимней ночью…
Шрифт:
В кресле сидел старик.
Злобный, нетерпеливый, голодный старик, сотканный из теней и пустот; присутствующий и отсутствующий, сморщенный, тощий, но грозный, желающий одного – выиграть…
Мортон не понял, ни как поднялся, ни как пробрался к двери гостиной, потом в коридор, затем ощупью к парадной двери и за порог. Он не знал, как выполз на снег, звал ли на помощь, преследовал ли его жуткий, призрачный старик. Мортон осознавал лишь собственное бессилие
Мало кого удивило, что Мортон не захотел жить в черно-белом доме; охотников и прежде не находилось. После смерти старого хозяина лишь несколько человек задержались под крышей этого дома дольше чем на пару часов; все исчезли, никого не предупредив, и не вернулись. Местные жители сошлись во мнении, что Мортон, как и другие, счел атмосферу дома неприятной, собрал вещи и отправился восвояси. Те, кто с радостью игнорировал существование дома, с неменьшей радостью проигнорировали исчезновение Мортона. Если бы не снег, никто, даже маклер, не вспомнил бы о нем лишний раз. Так вышло, что о судьбе Мортона беспокоился лишь Робби, сын служанки; мальчик выдал такую чудную историю, что мать строго-настрого велела ему держать язык за зубами.
Судя по всему, наутро, когда метель стихла и взошло солнце, Робби выбрался из дома поиграть. Окружающий мир был ослепительно-белым, небо – сине-золотым в лучах зимнего солнца, поэтому Робби забрел далеко, бесцельно бросая снежки и продираясь сквозь сугробы. Наконец, повернув обратно, мальчик оказался у задних ворот черно-белого дома. Дрожа, он остановился, чтобы заглянуть за прутья ограды, и увидел… нечто. В итоге любопытство пересилило привычную опаску по отношению к этому месту, и мальчишка пробрался на ослепительно-белую территорию, чтобы посмотреть поближе.
Робби увидел следы человека, тянущиеся от парадной двери: смазанные ветром и припорошенные снегом, но легко узнаваемые. Мортон шел – скорее всего, бежал – по прямой, пока не оказался среди рядов тисов, а потом… Потом, по словам Робби, следы менялись; прямая превратилась в ломаную, в зигзаг, словно Мортон петлял, подобно угодившему в лабиринт, то и дело падал и с трудом поднимался. Если его преследовали, то преследователь следов на снегу не оставил. Самым странным Робби показалось, что следы обрывались у высокой туи, будто Мортон безвозвратно исчез, съеденный черным королем.
Имоджен Гермес Гауэр. Обитатели дома Твейтов
Мы подъезжали к месту под проливным дождем, к тому же разыгралась жуткая буря, от которой пугались наши лошади. Ночь выдалась темная, дождь ручьями сбегал по окнам кареты, и я говорила себе: «Потоп этот ниспослан смыть нас всех прочь» – и крепче прижимала к груди малыша Стэнли, но он крепко спал и даже не пошевелился. «Это мне кара», – подумала я, но не заплакала, ведь если отец и соизволит заметить мои слезы, то скажет только: «Все себя жалеешь?»
Первую часть пути мы преодолели довольно быстро, а потом зарядил дождь, карета замедлила ход, закачалась и заскользила в раскисшей грязи. Отец все чаще высовывал голову в окно справиться у кучера, как там дорога, а когда втягивал голову назад в карету, вода струями стекала с его носа и бороды. Кучер не переводя духа то проклинал лошадей на чем свет стоит, то нежно ворковал с ними, но перепуганные животные жались друг к другу, раскачивая карету; голова Стэнли моталась туда-сюда у меня на плече, а сама я сидела ни жива ни мертва от страха. У развилки мы совсем остановились и больше не двинулись с места.
– Ну что там? – крикнул отец кучеру. Тот что-то прокричал в ответ, но слов я не разобрала. – Черт знает что, – пробурчал отец и спрыгнул на землю, подняв фонтаны грязи, его сапоги по самые голенища ушли в жижу.
Вода бежала под колесами кареты сплошным потоком, дорога превратилась в бурную реку, а я осталась в одиночестве, если не считать моего мальчика, но он по-прежнему спал, прижимаясь щечкой к моей руке.
– Плохи дела, дальше придется идти пешком, – сказал подошедший отец.
– Как? Это далеко?
Он что-то спросил у кучера.
– Мили две. Или чуть больше.
– Но я дама и у меня на руках маленький ребенок! – воскликнула я. – От нас нельзя требовать…
– Не глупи! Если двинемся дальше, лошади поскользнутся и перевернут карету, ты этого хочешь? Видно, опасность тебе милее, чем неудобство.
«Будь оно так, – могла бы я возразить, – я бы сейчас была дома». Но прикусила язык и вместо пререканий попробовала разбудить Стэнли, который еще глубже зарылся личиком в мою накидку и переплел свои пальчики с моими.
Конец ознакомительного фрагмента.