Однажды в Древней Греции

Презрительно взглянув на копис[1], я небрежно отбросил его в сторону. Тот гулко ударился об пол небольшого шатра. Престарелый раб Келос, прикрытый лишь тонкой набедренной повязкой, в этот момент завершал последние приготовления. Услышав стук, он удивленно обернулся и уставился на клинок. Его серые глаза, как и сверкающая лысина, смутно блестели в предрассветном сумраке. Густые седые брови напоминали ледниковые шапки гор.

«И как только ему не холодно? Это все жаркая минойская[2] кровь, не иначе!».

– Вы не возьмете с собой меч? – хрипло спросил он.

– Нет, – уверенно ответил я, поправляя бронзовый пояс.

«В утренних лучах он должен сверкать подобно лику самого Аполлона[3]».

– Но… господин… разве это безопасно? Ведь вы прибыли в Дельфы[4]…

– Да брось, – отмахнулся я. – Неужели не знаешь местного закона? – Раб промолчал, смущенно потупив взор, поэтому я продолжил. – Нельзя проливать кровь на священной земле. Это оскорбление богов. Кто мне здесь угрожает? Пифия[5]? – я злобно хохотнул.

– Боюсь я за вас, – пробормотал старик.

– Ненавижу здешний гадюшник! – злобно бросил я, не обращая внимания на его слова. – Знаешь ли ты, что однажды оракул повелела склониться перед персами?

– Нет, не знаю, господин.

– Разумеется, – хмыкнул я, – откуда тебе знать? Дельфы говорят только то, что выгодно им самим. Никакие боги свои слова в их уста не вкладывают. Я абсолютно уверен в этом. И моя, скажем так, слегка озорная авантюра лишь позволит в этом убедиться.

– Да, господин, – покорно промямлил Келос.

– Заканчивай поскорее укладку вещей, – я накинул на плечи пурпурный плащ. По утрам в горах Парнаса[6] было холодно. – Хочу убраться отсюда до полудня.

У входа в храм Аполлона, свод которого поддерживали белоснежные колонны из мрамора, меня встретил тощий жрец в фиолетовом хитоне. Его пытливые глаза внимательно рассматривали меня с ног до головы. От пыльных сандалий до пурпурного плаща, удерживаемого серебряным креплением на кожаном нагруднике.

– Дафидас из Пергама, – холодно представился я.

– Вам назначено? – сухо спросил жрец, выпуская изо рта едва уловимые клубки пара.

– Разумеется! А как иначе?

– На какое время?

Я скосил взор на восток. Первые лучи восходящего солнца уже окрасили небосвод в желтый цвет.

Мои уста подернула презрительная усмешка, но она тут же испарилась, когда я вновь обернулся к служителю храма Дельф:

– Сейчас – то самое время.

Жрец сощурил глаза, но спорить не стал, молча отступая в сторону и освобождая проход в зал Пифии, который тонул во мраке. Лишь свет от огня пары треножников освещал широкое пространство, контрастируя с тьмой и создавая ощущение чего-то тягучего и давящего. Можно даже сказать зловещего. Только меня трудно назвать впечатлительным.

Пифия находилась впереди, у противоположной стороны зала. Ее тело и лицо скрывала плотная накидка. Прорицательница не двигалась. Она сидела на мраморном полу, опустив голову на грудь.

Я сделал несколько шагов вперед. Массивная деревянная дверь позади с глухим звуком закрылась, оставляя нас наедине.

«Ну, как наедине? Я уверен, что в окружающем мраке скрывается пара-тройка телохранителей, оберегающих твой змеиный язык!».

Подавив резкий приступ гнева, я продолжил приближаться к прорицательнице, пока не услышал ее тихий властный голос:

– Что ты хочешь узнать, Дафидас из Пергама?

Я остановился.

«Жаль, не смогу увидеть твое перекошенное лицо, когда ты услышишь, ради чего я пересек Геллеспонт[7]».

Стараясь придать словам нотки сожаления (признаться честно, далось мне это нелегко), я обратился к голосу оракула:

– Я потерял своего любимого коня. Он очень дорог мне. Скажи, где мне его найти?

«Клянусь всеми сатирами, эта тварь только что вздрогнула! Или это просто плод моего воображения вперемешку с игрой света и тени?».

В зале повисла гнетущая тишина, прерываемая лишь треском поленьев в треножниках, да моим собственным дыханием. Наконец, не поднимая головы, Пифия ответила. Ее голос холодно и угрожающе пронесся по обширному залу, эхом отражаясь от стен.

– Ты найдешь своего коня.

«Разумеется, найду. Ведь он сейчас находится там, где ему и положено быть – жрет сено в стойле».

С наигранной надеждой я поинтересовался:

– Но где? Мне нужны подробности!

Однако вместо ответа до моих ушей долетел лишь повтор предсказания, который прозвучал еще более угрожающе:

– Ты найдешь своего коня.

Сил притворяться больше не осталось. Нутро переполняли гнев и отвращение.

– И это все? – я едва скрыл презрение в голосе.

– Твоя аудиенция окончена, Дафидас из Пергама.

Мое лицо перекосила гримаса ярости:

– О, Зевс-громовержец, это…

– Пифия сказала свое слово! – оборвала меня она. – Уходи!

Я почувствовал, как рот непроизвольно искажается в гримасе злобы, обнажая белые зубы. Резко развернувшись, я направился в сторону выхода. Мои спешные шаги эхом разносились по пустому храму Аполлона.

– Представляешь? – с нотками издевки в голосе закончил я свой пересказ рабу, когда наши лошади перебрались через очередной ручей, поднимая копытами в воздух фонтаны брызг.

– И что это значит? – спросил Келос. Ему было не по нраву это путешествие с самого начала.

– То, что я и предполагал изначально. Никаких богов в Дельфах нет. А Пифия преследует лишь собственные интересы. Как я могу найти своего коня, если даже не терял его? Вот он, – я похлопал любимого скакуна по мускулистому боку, – здесь, со мной.