Однажды, вдруг, когда-нибудь…
Шрифт:
Но почему он не мог закончить мелодию, когда они появились на улице?…
А если как следует подумать? Хотел ли закончить? Не тогда ли в подсознании всплыла легенда про крысолова-мстителя, и так сладко, было чувствовать себя им…
А почему они явились полураздетыми?
Ну тут уж Тая права: потому что потому кончается на «у». С тем же успехом можно выяснять подробности про диатезную устойчивость Константина. Явились — и все тут. Жарко было.
А то, что ведьмой себя называет, так ведь лестно ей ведьмой слыть. Вон сколько таинственности
Удачно?…
Еще как удачно, не надо кривить душой. Все в ней Вадима привлекало, и ее таинственность не на последнем месте была.
Но будь честным с собой до конца: с чего ты взял, что сам ей понравился? Усмири гордыню. Она сестра милосердия, забота ее о твоем пресловутом таланте не более чем обычное милосердие. Если оно обычным бывает…
Малость уязвленный, даже расстроенный, встал, закинул за спину этюдник, стульчик свой разлюбезный прихватил. Это еще бабушка надвое сказала: кто кому нравится, а кто кому — нет. Поживем — увидим.
А работать не она велела — самому хочется.
Из пустой комнатенки слышалось пение. Зинаида старательно выводила тонким и ломким голоском:
«Калина красная, калина вызрела.
Я у залеточки характер вызнала.
Характер вызнала, характер — ох какой!
Я не уважила, а он пошел с другой…»
Музыкальным аккомпанементом к пению служило шлепанье тряпки по полу и булькающий звук воды, когда Зинаида выжимала тряпку.
Хорошая песня, подумал Вадим. Интересно, вдумывается ли Зинаида в слова или так поет — по инерции, слова для нее как мелодия для Вадима: необязательное дополнение к песне?…
В столовой Витька и Колюн занимались весьма странным делом. Витька стоял на стуле на цыпочках и прикладывал к обшитой досками стене здоровенный железный костыль. Приложит — спросит:
— Так?
Колюн внизу задумчиво голову набок склонит, присмотрится, причмокнет расстроенно:
— Не-а…
«Не-а» — это у них, у друзей, общее. Вадим вспомнил, что точно так же Витька отвечал на его расспросы о любимом школьном предмете.
— А может, так? — с надеждой вопрошал Витька. Колюн качал головой:
— Не-а…
— Выше, что ли?
— Чуток…
— Так?
Колюн долго смотрел на костыль, потом — не без сомнения в голосе — заключил:
— Бей! — И протянул Витьке молоток.
Вадима они оба не заметили. Тогда он сам о себе напомнил:
— В чем проблема, граждане?
Витька и Колюн одновременно повернули к нему головы, некоторое время смотрели на Вадима, словно недоумевая: он-то что тут делает?
— Костыль забиваем, — сказал наконец Витька.
— Зачем?
— Картина тут висеть будет.
— Какая картина?
— Ваша.
— Какая картина? — уже с раздражением повторил Вадим. — Нет у меня никакой картины.
— Которую нарисуете, — терпеливо пояснил Витька, а умный Колюн кивнул, подтверждая слова друга.
— Когда нарисую?
— Может, сегодня, может, завтра. Тая велела забить костыль.
Находясь от Таи в отдалении, Вадим выпадал из зоны действия ее чар и поэтому позволил себе возмутиться самоуправством.
— А с чего она взяла, что я оставлю картину здесь? Я ее в Москву увезу…
— Не-а, — сказал Витька. — Картина должна у деда Василия висеть. Тая велела…
Просто заклинание какое-то: «Тая велела»?
Ладно, не будет он пажей расстраивать: пусть забивают свой костыль. Да и ведь, помнится, хотел он удачный этюд повесить на даче…
— Бог в помощь, работнички… — помахал им рукой, пошел дальше.
На террасе, прямо на полу, привалившись к стенке и прикрыв стыд ладошками, спал Константин. Лицо его было в варенье. Варенье подсыхало коркой, и Вадим подумал, что диатеза у малыша не будет по простой причине: диатез к коросте не пристает.
Запустили ребенка, подумал он и заорал:
— Зинаида!
Она бесшумно возникла на пороге с половой тряпкой в руке.
— Что такое?… — Увидела брата, который от крика Вадима даже не проснулся, запричитала: — Ох ты, горе мое горькое, свалился на мою шею, людоед неумытый, хоть бы тебя понос прохватил, перестал бы лопать все подряд…
Схватила братца, потащила его, по-прежнему спящего, в дом — к умывальнику. Крикнула уже из коридора:
— Не волнуйтесь, Вадим Николаевич, сейчас я его умою и на вашу кровать уложу…
Не волнуйтесь… А он взволновался?… Вадим с удивлением отметил, что состояние здоровья — как, впрочем, и внешний вид — братца Константина ему и вправду не безразлично. Чувство новое для Вадима…
Уже подходя к калитке, решил проверить внезапно возникшее подозрение. Сбросил на траву этюдник и стул, почему-то на цыпочках прокрался назад, обогнул дом. Так и есть! Алики, орудуя лопатами, засыпали принесенной в ручных носилках землей вчерашнюю яму-ловушку. А князь Димитрий, голый по пояс, размашисто, умело косил косой крапиву и лопухи, приводил участок деда Василия в божеский вид.
Вадим не стал себя обнаруживать. Он заранее знал, что услышит: «Тая велела»…
Извечно лелеемое Вадимом одиночество было нарушено, от башни из слоновой кости остались живописные обломки, которые деловито разгребали члены Тайной спасательной команды. Новая реальность не раздражала Вадима. Скорее нравилась. Хотелось знать, что будет дальше. И особенно радовало, что реальность реальна. Весома, груба, зрима, как сказал классик. Никаких тебе мистик-размистик, никаких тебе домовых и ведьм, флейты, только флейты, а помело служит единственно для уборки мусора. Все прочно в этом мире. Материя, как и положено, первична. А дух вторичен…