Однажды весенней порой

Хилл Сьюзен

– Я постелю тебе. В маленькой комнате.

– Я могу сам.

– Нет.

Потому что нельзя же все время сидеть и сидеть вот так, не двигаясь, словно кровь застыла у нее в жилах.

Но когда она отворила дверь маленькой комнаты, ей опять показалось, что она снова лицом к лицу с Беном. Она громко произнесла его имя. Легкий ветерок шевельнул ситцевые занавески, и на нее повеяло запахом напоенного дождем папоротника и дерна.

– Бен?

Небо, казалось, тоже было полно им, как и воздух, который она вдохнула; и вместе с тем он словно бы стоял рядом, за ее плечом. Ей казалось странным, что она не испытывает страха -

не перед ним, а перед всем, что с ней происходило и чему она никогда не могла бы поверить. Ведь она не то чтобы просто вспоминала Бена, воскрешала его образ в своей памяти - нет, это было сознание, что он здесь. А главное - он был здесь даже в те минуты, когда она и не думала о нем: ведь когда она вошла в эту комнату, мысли ее были лишь о том, какие простыни постелить Джо и не слишком ли они отсырели.

Она сказала:

– Все в порядке, Бен. Больше ничего не случится. Со мной ничего больше не может случиться. Ты здесь, и Джо здесь. Все в порядке.

Почему она разговаривает с ним? Бен умер. Он ушел от нее далеко, он у бога. Он не здесь, не в этой комнате. Его здесь нет.

И все же он был здесь. Она задернула занавеску, стерла капли дождя с подоконника. И подумала: лишь бы все оставалось так, лишь бы часы остановились, лишь бы я не чувствовала ничего, помимо того что чувствую сейчас, лишь бы я знала, что так и будет. Если все, всегда будет так, я смогу это вынести.

И вместе с тем она уже знала, что так не будет, что это просто затишье, которое она должна принять с благодарностью и пребывать в нем, пока не грянет буря.

В эту ночь Рут почти не сомкнула глаз. Отупение, изнеможение сходили с нее, как наркоз, и она чувствовала себя так, словно огромная волна подхватила ее, выбросила на берег и оставила лежать там, без сна. Дождь еще шел. Значит, Бен был прав - это еще не весна, и те два дня чистого неба и солнца, казалось, отодвинулись далеко-далеко назад, в детство.

Она уже не чувствовала больше присутствия Бена в доме. Она пыталась воскресить это ощущение и снова заговорила с Беном, но комната оставалась пустой. И теперь она не могла не думать о том, куда они унесли его потом, после того, что случилось, и что они делают с его телом. Она пыталась представить себе, как все это было и чем они теперь заняты, как готовят тело к похоронам. Ей еще никогда не доводилось видеть смерть вблизи. Крестная Фрай умерла во сне, неделю спустя после отъезда Рут домой, а мать умерла давно, когда Рут было всего три года. Ее всячески оберегали тогда и отвезли погостить к кузинам в Дербишир.

Должно быть, он в больнице, в морге, лежит... Где он может лежать? На кровати или на носилках? Или на мраморной плите? Какой он теперь? Такой же Бен, каким был, или совсем, совсем другой, белый и окоченевший, как тот мертвый поросенок, которого они нашли однажды у ворот? Бен взял его и похоронил в саду под яблоней. А она смотрела, как он это делает. Теперь они похоронят Бена. Может, он весь забинтован, или его уже зашили в холщовый саван. Какие-то люди прикасались к нему, люди, у которых нет на это права, ибо они чужие ему, и чьи-то безликие руки раздевали его, и обмывали тело, и закрыли ему глаза, и все в ней восставало против них, так как он принадлежал ей и никто не имел права осквернять его. У нее уже пропало это чувство, что тело его - ничто, просто оболочка. Она уже больше не воспринимала Бена отдельно от его тела, от его крови, костей, волос от всей его живой плоти. И она не осмеливалась задать вопрос, который так ее мучил: что сделало с ним дерево - раздробило ему череп или грудную клетку, где дышали легкие, пульсировало сердце? И что они сделали с ним? Наложили швы на разверстые раны его мертвого тела или почли это бессмысленным и оставили все как было?

В четверг его принесут в Фосс-Лейн. Так захотела Дора Брайс, а Рут сказала, что ей все равно, и сказала тогда правду. Но теперь ей уже было не все равно, теперь ей хотелось, чтобы он был здесь, ей хотелось касаться его, сидеть возле него, пока у нее хватит сил. Он должен быть здесь.

Рэтмен, священник, приходил насчет похорон и чтобы поговорить с ней, но она убежала наверх, спряталась в маленькой комнате, и ему пришлось передать все через Джо. Почему она так боялась встретиться с ним? Он ведь хороший человек, и она верила в то, во что верил он. Но она не хотела, чтобы он говорил с ней о смерти Бена и о воскресении для вечной жизни, потому что все это она знала, а то, чего не знала, должна была познать сама, без чужой помощи, как сумеет.

Похороны будут в пятницу, и кто-нибудь придет за Ней.

– Не надо. Я приду сама. Так будет лучше.

У Джо был обеспокоенный вид.

– Что с тобой, Джо?

– Ты должна... Они хотят, чтобы ты вошла в дом первой. Потом соберутся вместе все остальные и следом за тобой пойдут в церковь.

Все соберутся. Она не хотела видеть никого из них. Ее отталкивало чужое горе, ведь она знала, что оно будет острым, потому что все любили Бена и каждый будет чувствовать утрату. Но ей хотелось быть единственной, кто оплакивает его, единственной, кто его лишился.

Похороны маячили где-то впереди, словно зловещий утес, на который ей предстояло взобраться, так как его нельзя обойти и нет пути назад. Она сидела, вцепившись руками в подлокотники, и молила бога, чтобы он послал ей силы вынести все это и не потерять рассудка.

Сначала она не поняла, что это за крик долетел до нее сверху. Она вся ушла в себя, не видя ни комнаты, ни сгущавшегося мрака, не чувствуя последнего тепла угасавшего очага.

Потом она вскочила. Ведь Джо был здесь. Значит, это Джо.

Он сидел на постели, закрыв лицо руками.

– Джо...

Он не пошевелился. В комнате пахло сыростью.

Рут присела на постель, коснулась его руки; но когда он наконец отнял руки от лица, она увидела, что он не плачет, как ей сначала показалось, огромные глаза на широкоскулом лице были сухи, туго натянутая кожа блестела, и все выражало страх.

– Джо... Все в порядке. Я здесь. Что случилось?

Он ответил не сразу и, казалось, не заметил ее прикосновения. Потом глубоко вздохнул несколько раз подряд и откинулся на подушки.

– Мне приснился сон. Не знаю, где я находился.

– Ты здесь.

– Это все деревья.

Она молча ждала, страшась того, что услышит.

– Я был в каком-то лесу. Там было очень красиво - солнечно и тихо, знаешь, как это бывает? Я чувствовал себя счастливым, и у каждого дерева было лицо, и все они смеялись. И я тоже смеялся.

Он снова глубоко вздохнул, по телу его пробежала дрожь. Рут приложила руку к его щеке.

– А потом стало темно, и все лица изменились. Стали безобразными, как те химеры, что на звоннице. Это были демоны. Они все стали склоняться надо мной, и я упал и не мог убежать от них.