Одноклеточный
Шрифт:
– О чём дискуссия?
– Да вот, Давид возражает против опытов с людьми. К нам же сегодня добровольцы въезжают, будут на себе эксперименты ставить. А он против.
– Естественно! – вспылил нагваль. – Чтобы разместить людей, придётся передвинуть часть законных обитателей клеток. И пострадают невинные птицы, кошки и собаки, потому что они наверняка перегрызутся между собой. А во-вторых, опыты на людях – это безнравственно. Погляди хотя бы на этих мутантов. – Он повёл вокруг механической рукой с оттопыренным пальцем.
– Один философ по фамилии Ионас в прошлом
– Зачем их тут-то рассаживать, симатта?
– Потому что торчать на виду посетителей – это стресс. В этом и смысл. Комплексный эксперимент, ясно тебе?
Часов в десять суета у нас и началась. Мне пришлось робококов отзывать, менять им программу, чтобы учёные и посетители не особо на них отвлекались. Давид торчал на своём участке и не хотел показываться из ангара, наверное, опять грибами баловался от досады. Чем уж ему добровольцы досадили, непонятно. А доход у нашей конторы точно возрастёт.
Я видел, как Урсула вместе с диром и психологами из какого-то института подопытных размещала. Кажется, биоэтик из МКБ тоже тут крутился, как же без него? И такой же хмурый был, как нагваль. Лучше бы они летом сюда нагрянули, а то ночью подопытные мёрзнуть будут, по-моему.
Ближе к вечеру я всё-таки выловил нагваля и уговорил его прогуляться между клетками, поговорить с добровольцами. Он подумал и согласился. И ещё я у него один сушёный гриб выпросил, чтобы завтра Херми предложить или самому слопать.
В клетке, где раньше сидел пёс непонятной породы, сейчас жила гражданка в особых очках. На табличке было написано, что через них мир виден перевёрнутым. Не хотел бы я в таких разгуливать. Тепло одетая онна сидела на пеньке с растерянным видом. На видимых частях её кожи виднелись блестящие нашлепки датчиков.
– Ну и как оно? – сердито спросил её Давид. Девушка вздрогнула и наклонила голову, будто мечтала слезть с потолка на пол. – Жалеете?
– Не нервируй человека, – выступил я. – Вам не холодно, онако-сама?
– Тётто, у нас одежда с подогревом. Неудобно только пищу принимать и на бумеле писать, а так нормально. Знаете, как необычно видеть вас перевёрнутыми, ребята?
– Нет у людей важнее задачи, чем расшифровать божественную информацию, – сообщил нагваль. – А ты перевернула её с ног на голову и превратила в свою противоположность. Будду в таких очках не разглядеть, только ками абсолютного зла!
– Вы рэйдзи?
Давид фыркнул и потащил меня прочь от глупой онако. В двух других клетках по соседству сидели парни учёного вида. Они сказали нам, что должны продержаться без сна сорок часов. Это заинтересовало моего учителя намного больше.
– И что, сегодня и завтра спать не собираетесь?
– Денег же иначе не заплатят.
– Тогда лучше раздеться, холод бодрит… – Но смелые отоко отказались. – Вообще-то сиддхи не имеют такого особенного значения, как принято думать, – заявил нагваль. – Ты можешь не спать сутками, а потом отрубиться в самый важный момент. Навык бодрствования не заработать, просто отказываясь от сна. Тут химия потребна.
Ребята не поняли его и попросили разъяснить мысль, но Давид лишь загадочно усмехнулся. Мы обогнули кленовую рощицу и очутились возле спортсменов. Один методично обстреливал футбольным мячом деревянный щит, а второй махал теннисной ракеткой. Эти добровольцы привлекли нескольких посетителей, не убоявшихся снега и ветра. Надпись на клетке извещала, что испытуемые будут ловить момент, когда мозг приказывает им совершить движение, и фиксировать его ударом по спортивному снаряду или махом ракеткой.
– Это уже кое-что, – сказал Давид. – Грамотная работа со своим сознанием бывает куда полезнее, чем сиддхи. Может быть, этим парням повезёт, и они найдут границы разума? Хотя я думаю, что движение тела вредит мысли, недаром же медитируют сидя, а не при ходьбе.
Выспрашивать нагваля о смысле его речей не хотелось, а сам он не стал углубляться. Мы погуляли ещё, всё равно из ангаров не приходили сигналы тревоги. Давид словно приглядывался к деревьям и особенно забору, что территорию ограждал.
– Я матери сказал про исторические записи, но она не захотела такой подарок отцу, – поделился я.
– Ну и правильно, – рассеянно ответил учитель. – Ты не сделаешь сознание бессмертным, пока не вспомнишь все события жизни сам, без помощи посторонних. Каждый день должен предстать перед тобой таким же ярким, как в первый раз. Тогда после смерти твой разум отделится от мёртвого тела и обретёт собственную жизнь… Ты достигнешь полной свободы, сможешь путешествовать по вселенной как по собственному городу. – Какой-то он был сегодня загадочный. Грибов, что ли, вчера переел? – Но это бесконечно трудно, заново прожить в памяти каждую прошедшую минуту. Оттого и Будда только один.
Перед уходом я возле Генки постоял. Точнее, рядом с его клеткой – они как раз семьей погулять вышли, перед ужином. Мать-шимпанзе на ребёнка внимания почти не обращала, потому что он не особо стремился по ветвям прыгать. А сам Генки заботливо укутал мальца в одежонку, что им в начале заморозков принесли, даже обувь сумел на него надеть. Помню, как Урсула восхищалась смекалкой этого монстра. Сам-то урод шерстью оброс, ему и матери маленького мутанта холод нипочём.
Хорошо ещё, что им в халупу отопление провели, а то бы малыш так и жил в тулупчике. Я глядел, как он машет ручонками и пытается повиснуть на ветке, чтобы покачаться как мамаша. Но напрасно.
«Пора начинать взрослую жизнь, – сказал я ему мысленно. – Ты готов, браток? Завтра у тебя начнётся новый этап. Только не вздумай проснуться». Так я взбадривал себя, но нервы у меня дрожали будто струны у лютни. Неужели я так боялся? Мне стало стыдно, и возникла злость на себя. Я должен был вырваться из этой глупой зависимости от Тони и его камайну, стать равным среди них.
После работы я поехал к предкам. С утра не собирался, а к вечеру понял, что мне нужно побыть с ними и успокоиться…