Одной ночи достаточно
Шрифт:
Гавана — быстрый город для всего: для любви, для жизни и для смерти. Вдали послышался звук полицейской сирены. Вскоре он приблизился и резко оборвался перед входом в здание. Из-за деревянных колонн, которые служили у «Слоппи» вместо стены, показались полицейские в форме и в штатском. Клиенты похрабрее вернулись назад и остановились поблизости. Они стояли позади полицейских.
Тело взяли у меня из рук и положили на три сидения, поставленные вряд. Это был лучший гроб, который могли соорудить в тот момент. У нее зацепилась за кресло юбка, и я поспешил расправить ткань,
Бездыханное тело обступили люди, и врач начал осмотр. Я взял ее недопитый стакан, поднял на уровень глаз, приветствуя, будто она находилась передо мной, и жадно проглотил жидкость. Напиток показался мне горьким. Потом я сломал ножку бокала. Прощай. Насколько простой оказалась похоронная церемония. Впрочем, время для прощания было ограничено.
Меня окружили полицейские, и началась моя другая жизнь. Новая, трудная, долгая и одинокая. Без нее. Я остался один в незнакомом городе. Заметил, что два агента сжимают в руках пистолеты. Подумал, зачем им оружие. Не было рядом никого, кто угрожал бы им или кто мог сделать что-нибудь плохое. Остаток толпы отпрянул еще дальше назад.
Полицейские повторяли одни и те же слова, значения которых я не понимал. Когда до них дошло, что я не знаю испанского, они разом повернули головы и выкрикнули: «Акоста!»
Я предположил, что это имя. И действительно, человек, стоявший несколько в стороне, выступил вперед.
Он был в гражданском. В костюме из ткани «альпака». Носил очки в черепаховой оправе и имел вид научного работника. Я подумал, что, может быть, хоть один из полицейских попался толковый. По-английски он говорил хорошо. Очевидно, был из тех, кто не только изучал язык по книгам, но и применял его на практике. Акоста переводил с местным акцентом, но фразы были правильные. Возможно, он учился в Соединенных Штатах, посещая наши полицейские школы.
Полицейский-переводчик подошел ко мне и сказал:
— Эта женщина мертва.
Я ничего не ответил. Признать правду было выше моих сил.
— Вы были с ней?
— Да, я был с ней.
— Ваше имя?
— Скотт. Билл Скотт.
Это было занесено в записную книжечку.
— Запишите лучше Уильям, мое полное имя, — добавил я.
— А ее имя?
Этот вопрос причинил мне боль. Я тихо проговорил:
— Какое имя? Официальное или девичье? Или же имя, которое она собиралась принять?
Он дал понять, что не стоит заниматься с ним крючкотворством.
— Я хочу знать ее имя. Мне кажется, вопрос достаточно ясный. Или нет?
— Ева, — сказал я вполголоса. — Миссис Роман, официально. Собиралась стать…
Мне было плохо, слова застревали в горле.
— Собиралась стать миссис Скотт, — пробормотал я, — но кто-то отнял у меня такую возможность.
— А где мистер Роман?
— Не там, где ему следует быть. Я хочу сказать, что не в аду!
— Ваш адрес в Гаване?
— Здесь, где я сейчас нахожусь.
— А ее адрес?
— У нее были разные адреса. Мы прибыли на пароходе «Уорд», который пришвартовался сегодня в три часа дня. Если вы действительно придаете этому значение, запишите: каюты Б-21 и Б-23. Они расположены друг против друга и разделены проходом. Моя бритва и наши зубные щетки все еще находятся там.
— Значит, ваши каюты — напротив?
— Да. Вы, наверное, плохо поняли меня, я уже говорил об этом.
Акоста положил записную книжку в карман, и мне показалось, что дело закончено. Но я ошибался: мы были только в начале.
— И потом… — продолжил полицейский.
— Что «потом»?
— Вы с ней поссорились? Уже здесь?
— Нет! Я не ссорился с ней, ни здесь, ни в каком другом месте.
Акоста пристально посмотрел на меня, и я понял.
— Послушайте, — спохватился я, — с какой целью задаете мне эти вопросы? К чему ведете?
— Я хочу знать правду, и мне нужны факты.
— Тогда вы выбрали ошибочный путь, — проговорил я, пытаясь контролировать свой голос. — Это был не я.
Кто-то из полицейских произнес несколько фраз, очевидно, делая какие-то замечания. Акоста резким жестом руки заставил замолчать пулеметную очередь из слов, как бы предупреждая: «Не надо ничего говорить, я сам знаю, что делать». Такой жест мне понравился еще меньше, чем протест полицейского.
— Это ваш кинжал? — спросил Акоста, снова поворачиваясь ко мне.
Рукоятка из нефрита, вырезанная в форме обезьяны, которая закрыла глаза, показалась мне знакомой с самого начала. Теперь я узнал ее.
Понял, что лучше рассказать об этом сейчас. Потому что они все равно вскоре узнают.
— Нет, не мой, — ответил я. — Но у меня есть похожий. Я купил его сегодня днем. В художественном магазине. Он у меня в кармане.
Полицейские, заметив, что я поднес руку к карману, перехватили ее в трех местах: за плечо, локоть и запястье. Крепко была схвачена и вторая рука.
— Одну минутку, господа. Успокойтесь, — холодно произнес я. — Что вы, черт возьми, намерены делать?
— Пока не знаем, — сказал Акоста. — Но то, что вы собирались сделать, мы сделаем за вас.
— Значит, вы собираетесь произвести… обыск, и тем самым хотите вызвать против меня подозрение?
Акоста преподал мне урок грамматики.
— Я не могу «хотеть» вызвать подозрение против того, кто уже подозревается.
Я молча проглотил это замечание.
Они обыскали меня. Я ждал, когда полицейские найдут кинжал, вытащат его и убедятся, что он не «тот самый». Но появилась лишь квитанция о покупке.
Я вырвался из рук полицейских, пока Акоста читал документ.
— Эй, послушайте! Там должен быть кинжал! Он лежал вместе с квитанцией!
Я продолжал извиваться, пытаясь поднести руку к карману, где должно находиться оружие. Но меня держали крепко.
В конце концов один из агентов вывернул карман подкладкой вверх, показывая, что он пуст.
— Но нож был там! — уверял я.
— Да, нож был там, — согласился Акоста. — Этот нож!
Мне удалось вернуть голосу твердость и спокойствие. Через минуту все станет ясно. Бесполезно так волноваться, это только запутает дело.