Одри Хепберн – биография
Шрифт:
Одри еще была в Лондоне, когда осторожные английские газеты дерзнули перепечатать эту заокеанскую сплетню. Актриса не поехала в Голливуд до съемок «Сабрины», заявив, что она предельно устала и нуждается в отдыхе. Это создало проблему для «Парамаунта». Американские рекламные журналы пытались взять интервью у Одри. Но как это сделать? Кинозвезда была на расстоянии нескольких тысяч миль. Тогда еще не было реактивных самолетов и спутниковой связи. Лос-анджелесские журналисты проклинали себя за то, что не уделили Одри внимания, когда гастрольное турне с «Жижи» совершалось по Западному побережью. Все требовали интервью у Одри. «Парамаунт» вынужден был пойти навстречу хотя бы одному ведущему журналу, «Модерн Скрин». Письменные вопросы к Одри послали в Лондон, где она давала ответы. «Первое интервью для журнала любителей кино!» – хвастался «Модерн Скрин».
«Когда-нибудь, –
Джейн Уилкер, интервьюер из «Модерн Скрин», добавила свой собственный довольно проницательный комментарий к ответам Одри:
«Она производит впечатление мужественной, честолюбивой девушки, надеющейся только на себя, с огромной способностью любить». Но при этом журналистка добавила: «Полное молчание, которое она хранит по поводу своего отца, создает ощущение, что распад семьи оставил незаживающие раны в ее душе, и тем не менее у нее достаточно вкуса и такта, чтобы обойти эту тему».
Никто из авторов светской хроники не упоминал о связях отца Одри с фашистами. В одном интервью высказывается предположение, что его расстреляли немцы (как раз обратное тому, что могло бы произойти, останься он в Нидерландах и начни сотрудничать с голландскими националистами. В этом случае его могли бы расстрелять участники Сопротивления). В статье Аниты Лоос, опубликованной в октябре 1954 года, сообщается, что Хепберн-Растон «исчез в отдаленных английских колониях. Никому не известно, где он сейчас находится (и) слышал ли он о том, что произошло с его чудесным ребенком». Формально это были верные слова – он находился в Ирландии, – но слишком уж расплывчато-мягкими выглядели эти предположения журналистки. Филлис Баттель, репортер из международной службы новостей, была, пожалуй, исключением. В серии публикаций 1954 года говорится о членстве Хепберн-Растона в организации «чернорубашечников» Мосли. Можно представить себе, как екнуло сердце у многих крупных чиновников киноиндустрии, для которых Одри прежде всего была выгодным капиталовложением. И хотя, если рассудить здраво, Одри не могла отвечать за грехи отца, кинобизнесмены понимали, что реакция публики (и прессы) зависит не от логических доводов.
К счастью, замечание, сделанное Баттель мимоходом, не имело последствий. Другие авторы, которые могли бы ухватиться за намек, поданный ею, либо не знали о значении Мосли, либо сохраняли молчание из осторожности. Голливудские студии в те дни располагали правом (и часто пользовались им) накладывать запрет на статьи тех авторов, которые вызывали их неудовольствие. Немногие репортеры могли осмелиться на публикации, способные вызвать гнев «Парамаунта».
Похоже, что никто из журналистов не знал, что отец Одри провел всю войну в английской тюрьме. В интервью, которое она дала Хедде Хоппер, бросается в глаза то, что Одри хотела бы скрыть. Архив Хоппер в Академии киноискусства и Научной библиотеке содержит полные тексты, которые она позже сократила и отредактировала для газеты. Неопубликованный материал – и это понятно! – богаче по содержанию и откровенней по тону. Думается, Хоппер не почувствовала, что в интервью, которое она брала у Одри 11 сентября 1953 года, актриса отвлекла ее внимание от очень важного вопроса. К этому времени Одри уже хорошо научилась дурачить газетчиков.
В самом начале беседы Хоппер спросила Одри об обстоятельствах ее рождения. Актриса ответила, и неловкая пауза, которая за этим последовала, была зафиксирована стенографисткой Хоппер. «Я родилась…» – и затем она отвлекла опасное любопытство хроникерши, сделав неожиданный комплимент Хоппер по поводу ее портрета на обложке журнала «Тайм». Хоппер попалась на эту приманку и ответила комплиментом на комплимент, сказав, что портрет самой Одри, который недавно появился в «Тайм», недостаточно хорош, не столь хорош, как сама Одри, а затем, вероятно к большому облегчению актрисы, уже более не возвращалась к своему первому вопросу.
Обложка «Тайм» с портретом Одри появилась 7 сентября 1953 года и вызвала настоящую сенсацию. Впервые журнал такую высокую честь оказал звезде до того, как ее первый крупный фильм прошел по экранам Америки. «За блеском фальшивых камней сияние бриллианта», – гласила надпись на обложке. Портрет, сделанный Борисом Шаляпиным, главным художником журнала, запечатлел Одри в ее королевском облачении с тиарой на голове. В статье, помещенной в журнале, автор не скрывал, что влюблен в Одри.
«Худенькая и стройная
«Среди блеска фальшивых камней фантазии „Римских каникул“ новая звезда студии „Парамаунт“ излучает сияние превосходно ограненного бриллианта. Капризность, надменность и внезапное раскаяние, радость, протест и усталость сменяют друг друга с невероятной быстротой на ее подвижном лице подростка». (К этому времени ей уже исполнилось двадцать четыре года, и она была «уже не столь молода», как часто повторяла сама Одри.) Здесь же рекламировался и ее новый фильм «Сабрина», цитировались слова режиссера Билли Уайлдера: «Со времен Гарбо ей не было подобных, за исключением, возможно, Ингрид Бергман». (Ни та, ни другая из названных актрис не представляла никакой угрозы для Одри. Гарбо стала отшельницей, уйдя из кино, а Бергман опорочила себя в глазах американской публики адюльтером с Росселлини. Путь для их наследницы был совершенно свободен.)
«Римские каникулы» смотрятся ныне с тем же интересом, что и сорок лет назад. Простота и чистота восприятия принцессой окружающего мира в наше время приобрела еще большую ценность благодаря тому, что представители королевских семейств изрядно перепачкались, соприкасаясь с миром простых людей. В 1953 году критики хвалили Одри за ее «изящество и очарование». Ее принцесса «становится взрослой на один день и на одну ночь», начиная с того момента, когда просыпается с восхитительной улыбкой школьницы, сбежавшей с урока, и заканчивая тем мгновением, когда кладет голову на плечо Пеку во время танца на палубе плавучего ресторана на Тибре, досматривает последние картины сна и затем просыпается и говорит: «Привет!».
Премьера фильма состоялась одновременно в Нью-Йорке и Лондоне в конце августа 1953 года. Одри не присутствовала ни на той, ни на другой. Она поехала на Венецианский кинофестиваль, отдав дань уважения той стране, где снимался фильм. Когда актриса вернулась в Америку, она уже была знаменитостью. Однако слава не столько поднимала ей настроение, сколько стесняла, заставляя постоянно думать о тех ожиданиях, которые она должна оправдывать. Директор студии «Парамаунт» предсказывал: «Если мисс Хепберн получит подходящую роль, она станет величайшей актрисой в истории кино». Подобный прогноз мог бы, казалось, вызвать ее восторг. Она же испытывала чувство, близкое к разочарованию, которое возникло после триумфа «Жижи» на Бродвее. Чувство ответственности лишило ее настоящей радости, фильм стоил 750 тысяч долларов, приличная сумма на начало пятидесятых годов. За первые восемь месяцев доходы по американским кинотеатрам должны были составить менее 300 тысяч долларов вместо планировавшихся 5 миллионов. Чистый доход «Парамаунта» сократился до 3 миллионов долларов. Одри могла со временем стать «самой знаменитой в мире актрисой», но прежде она должна была доказать, что способна и на кассовый успех. (Натурные съемки в Риме, вероятно, оказались не такими уж привлекательными для зрителей.) Для большинства американцев той поры поездки за рубеж были все еще довольно редким удовольствием. Год спустя «Три монеты в фонтане» принесли гораздо больший доход. К этому времени американские туристы уже открыли для себя «вечный город», и он стал у них гораздо популярнее Парижа. Помогла и ставшая шлягером песенка из фильма.
Успех «Римских каникул» за пределами США стал грандиозной компенсацией за неудачу в Америке. Если в американском кинематографе фильмы, в конце которых парень не получал свою девчонку, оставались редким исключением, в Европе существовала давняя традиция несчастливых финалов. Отзывы в европейской прессе были созвучны восторгу толпы, штурмовавшей кинотеатры. Ингрид Бергман посмотрела фильм в Риме и вышла со слезами на глазах. «Почему ты плачешь? – спросил Росселлини свою возлюбленную. – Это – трагедия?» «Нет, – ответила Бергман, – я плачу по Одри Хепберн». Английские критики, значительно менее эмоциональные, чем американская актриса, хвалили Одри, но нашли фильм несколько «длинноватым» (около двух часов). Публика, с неослабевающим интересом следившая за несчастливым романом принцессы Маргарет, явно была с этим не согласна. Зрители валом валили на «Римские каникулы». К 1953 году Великобританию буквально захлестнула мода на все итальянское: мотороллеры «Веспа» и «Ламбретта», туфли с узкими мысами, мужские брюки без манжет и новые бары «экспрессе» для подростков. Вырвавшаяся на свободу в Риме принцесса прекрасно вписывалась в этот стиль.