Офицер и шпион
Шрифт:
– Но я ничего не смыслю в шпионаже.
– Ну, хватит, мой дорогой Пикар! – говорит Гонз уже слегка раздраженным голосом. – Вы обладаете всеми необходимыми качествами, которые требуются для этой должности. В чем проблема? Да, официально такого подразделения не существует. Ни парадов, ни историй в газетах. Вы никому не сможете сказать, в чем состоит ваша работа. Но все важные персоны будут знать, чем вы занимаетесь. У вас будет ежедневный доступ к министру. И конечно, вас повысят в звании до полковника. – Он внимательно смотрит на меня. – Вам сколько лет?
– Сорок.
– Сорок!
Гонз прекрасно знает, как манипулировать мною. Я честолюбив – хотя и не без меры, надеюсь, – люблю, чтобы в жизни было кое-что еще, кроме армии… И все же, делая карьеру, хочу задействовать свои способности по максимуму. Я прикидываю: года два на должности, которая мне не очень по душе, а там передо мной откроются золотые перспективы. Мое сопротивление сломлено. Я сдаюсь.
– И когда это может произойти?
– Не сразу. Через несколько месяцев. Буду вам признателен, если это пока останется между нами.
– Конечно, я буду делать то, что необходимо армии, – киваю я. – Благодарен за доверие. Постараюсь его оправдать.
– Хороший человек! Не сомневаюсь в вас. А теперь я настаиваю, чтобы вы выпили коньяк, который так пока и не тронули…
Решено. Мы пьем за мое будущее. Пьем за армию. Потом Гонз провожает меня до двери, где берет меня под локоть и по-родительски пожимает. От него пахнет коньяком и сигаретным дымом.
– Я знаю, Жорж, вы считаете, что шпионаж – не солдатское дело. Но это не так. В современную эпоху это передовая. Мы должны сражаться с немцами каждый день. Они сильнее нас численно и по вооружению – «трое против двоих», не забывайте! – поэтому мы должны превосходить их в разведке. – Генерал еще сильнее сжимает мой локоть. – Выявление предателя вроде Дрейфуса для Франции не менее важно, чем выигрыш сражения на поле боя.
На улице снова идет снег. По всему проспекту Виктора Гюго тысячи снежинок попадают в сияние газовых фонарей. На дорогу ложится белый ковер. Странно. Я должен стать самым молодым полковником во французской армии, но я не испытываю восторга.
В квартире меня ждет Полин. Она по-прежнему в том же простом сером платье, которое было на ней за вторым завтраком, чтобы я мог иметь удовольствие снять его с нее. Она поворачивается ко мне спиной, давая мне возможность его расстегнуть, обеими руками поднимает волосы, открывая доступ к верхнему крючку. Я целую ее в шею и шепчу:
– Сколько у нас есть времени?
– Час. Он думает, что я в церкви. У тебя холодные губы. Где ты был?
Я чуть не начинаю ей объяснять, но потом вспоминаю наставление Гонза.
– Нигде, – отвечаю я.
Глава 3
Проходит шесть месяцев. Наступает июнь. Воздух прогревается, и вскоре Париж начинает вонять дерьмом. Вонь поднимается из канализационных сетей и обволакивает город, как гнилостный газ. Люди выходят из дома, надевая матерчатые маски или прижимая к носу платки, но помогает это мало. В газетах эксперты единогласны: все не так плохо, как во время первой «великой вони» 1880 года – про нее ничего сказать не могу – я был в то время в Алжире, – но начало лета так или иначе погублено.
«Невозможно выйти на балкон, – сетует „Фигаро“, – невозможно посидеть на открытой террасе одного из наших битком набитых веселых кафе – гордости наших бульваров, – потому что ощущение такое, будто находишься с подветренный стороны какого-то неотесанного великана».
Этот запах оседает в волосах и одежде, обосновывается в ноздрях, даже на языке, отчего все имеет вкус порчи. В такой атмосфере я вступаю в должность начальника статистического отдела.
Майор Анри, который приходит за мной в военное министерство, иронизирует по этому поводу:
– Все это ерунда. Вот выросли бы вы на ферме! Человеческое говно, поросячье – какая разница? – Его лицо в жару гладкое и упитанное, словно у большого розового ребенка. На губах постоянно подрагивает ухмылка. Он обращается ко мне, чуть акцентируя мое звание: – Полковник Пикар! – и в этом слышится одновременно уважение, поздравление и издевка.
Я не обижаюсь. Анри будет моим заместителем – компенсация за то, что его обошли, не назначили начальником отдела. С этого дня мы будем играть роли не менее древние, чем сама война. Он – опытный старый солдат, выслужившийся из рядовых, бывший старший сержант, на плечах которого вся основная нагрузка. Я более молодой офицер, теоретически глава отдела, которому нужно не позволить нанести слишком большой ущерб работе. Я думаю, если мы оба не будем перегибать палку, то отлично сработаемся.
– Ну что, полковник, идем? – говорит Анри.
Я никогда прежде не был в статистическом отделе, – неудивительно, даже о его существовании знают немногие, а потому попросил Анри устроить для меня вводную экскурсию. Я жду, что мне покажут глухие закоулки министерства. Но майор проводит меня через задние ворота, а дальше по короткой дорожке до древнего, закопченного дома на углу улицы Юниверсите, мимо которого я проходил много раз, считая его заброшенным. На затененных окнах тяжелые ставни. У двери никакой таблички. Внутри в мрачном вестибюле стоит тот же липкий запах сточной канавы, что и в остальном Париже, но с добавлением затхлой сырости.
Анри проводит пальцем по наросту черных спор на стене.
– Несколько лет назад этот дом собирались снести, – говорит он. – Но полковник Сандерр остановил их. Никто не имеет права беспокоить нас здесь.
– Не сомневаюсь.
– Это Бахир. – Анри показывает на пожилого привратника-араба в синем мундире и штанах алжирского полка, он сидит на стуле в углу. – Он знает все наши секреты, правда, Бахир?
– Да, майор!
– Бахир, это полковник Пикар.
Мы входим в тускло освещенный коридор, и Анри распахивает дверь, за которой я вижу четыре-пять сомнительных личностей, которые курят трубки и играют в карты. Они поворачиваются и сверлят меня взглядом, и мне хватает времени оценить поношенный диван и стулья, драный ковер.