Офицерский гамбит
Шрифт:
Насупившийся командир опять одарил своего подчиненного брызгами искр недовольства и возмущения. Он все еще походил на работающий, высекающий молнии ярких вспышек сварочный аппарат. Он желал бы испепелить этого неподатливого подполковника, но чувствовал, что гнев его ситуативный, что знает он своего офицера по прежним боевым заслугам и втайне уважает больше многих других, и что понимают они друг друга с полуслова, и что справедливость будет уместнее беспричинного озлобления, ведь, в конце концов, он сам предложил бывшему боевому комбату не совсем равнозначную замену в качестве приманки. Теперь же то и дело возникало впечатление, будто они на борцовском ковре, а вот тело у подполковника будто жиром смазано, не ухватить. И сам Игорь Николаевич Дидусь отлично осознавал свое преимущество и не ошибся в выбранном способе общения со своим командиром.
– Семья на месте? – спросил кэп почти примирительно, хотя и строго, понимая, что он все-таки получил в лице этого офицера крупную поддержку, приличный
– Семья тут и устроена. Я – в полной готовности приступить к делу…
Нехотя, кажется, не без внутренних усилий, командир указал на стул, давая понять этим, что разговор не окончен, а просто отложен. И вернется он к нему в любой момент…
Глава вторая
(Дагестан, Хасавюрт, штаб группировки войск, 2002 год)
Если мужская дружба возникает в момент наивысшей опасности, как правило, положить ей конец может только смерть одного из друзей. Подполковник Андрей Ильич Вишневский, замкомандира вертолетного полка, принадлежал именно к тем считаным людям, которых Игорь Николаевич Дидусь познал в черно-белые моменты чеченской войны. Познакомился, следует признать, при очень скверных и несколько странных даже для военного времени обстоятельствах. Тогда он впервые убедился, что всякая война рано или поздно ставит вопросы: да или нет, черное или белое, настоящий человек или подлый трус, истинный герой или падший предатель?!
Андрей Ильич был не просто боевым подполковником, профессионалом, каких порождает лишь война, но и редким для племени в погонах интеллектуалом. В нем воплотился симбиоз, удивительное сочетание явно несовместимого. Этот лихой пилот мог, к примеру, похулиганить и колесом своей винтокрылой машины в виртуозном полете легко, до небольшой вмятины, ударить по крыше кабины едущего «Урала» – вещь небывалая даже для мастеров. И наряду с этим он слыл знатоком классики, свободно ориентировался в дебрях философии и порой оперировал такими сентенциями, оспаривать которые вряд ли решились бы ученые мужи. Но и это еще не все. Потому что подполковник Вишневский был высоким, статным, худощавым и видным мужчиной с правильными, близкими к симметрии чертами молодецкого, волевого лица, на которое могли бы засматриваться и молоденькие девушки, и зрелые дамы. Если бы они были тут, в сумасшедшем водовороте из грязи, крови, пота, солярки, пороха, прокисшей каши и холодной постели в палатке, по которой сутками барабанит неутихающий дождь. Сослуживцы не раз шутили, что ему бы артистом быть, а он в грешники подался. Но весь набор положительных качеств и привлекательных элементов внешности с лихвой перевешивал один существенный недостаток – был Вишневский задирист, неуживчив, колюч, тщеславен и, в общем, совершенно невыносим в быту. Очевидно, следствием этого обстоятельства и стало его многолетнее одиночество после вполне логичного, хотя и болезненного развода, – ну кто сумеет ужиться с отпетым красавчиком, который вместо комплиментов говорит гадости и вместо поиска компромисса изображает горделивого сфинкса, не желающего принимать во внимание человеческие слабости. Этот человек чувствовал себя чужим в любом обществе, и Игорь Николаевич порой, глядя на него, приходил к убеждению, что такой обречен воевать вечно, до своего последнего мгновения.
Знакомство состоялось, когда Игорь Николаевич еще был отчаянным комбатом, – судьба преподнесла ему тогда жуткое гнилое испытание неподалеку от селения Улус-Керт. По агентурным каналам была получена оперативная информация о том, что неподалеку от населенного пункта развернут мобильный мини-завод по производству самодельных боеприпасов. Более того, часто беспомощная радиотехническая разведка якобы неожиданно проявила свои скрытые таланты и запеленговала радиотелефон одного из полевых командиров, и из переговоров следовало, что внушительная группировка приближалась к этому месту со стороны чеченской косточки – Урус-Мартана. После нескольких оперативных совещаний было принято решение при помощи небольшой поисково-штурмовой группы нанести упреждающий удар по заводу, уничтожить его и сырье, а при возможности, если удастся, установить точные координаты приближающейся группировки, скоординировать нанесение по ней массированного удара с воздуха. Но изюминка состояла в том, что на самом деле никто не был уверен, что противник еще не достиг места предполагаемого производства. А майор Дидусь, кроме того, хорошо знал, что никто не мог поручиться и за абсолютную достоверность полученных агентурным путем сведений. Жизнь на войне научила его, что нужно во всем сомневаться, когда имеешь дело с чеченцами. Но еще меньше уверенности, когда тебе что-то обещают свои. Он хорошо осознавал, что уничтожение такого объекта может превратиться в жирный плюс и для него, и для его начальников. Особенно, если на той сатанинской мануфактуре лишь охрана да доморощенные умельцы. А может, и погубить всех сразу, потому что отслеживание перемещения чеченских отрядов – дело крайне неблагодарное: они то растворяются в горах, то неожиданно фантастическим образом собираются в атакующий кулак, то выжидают, схоронившись в бесчисленных складках гор.
К тому же, это был один из тех редких случаев, когда командир не вызывал должного доверия комбата. Майор Дидусь очень хорошо знал предназначение и последствия подобных размытых задач. Если старший начальник приказывает тебе «наделать шуму и навести переполох», а потом невзначай прибавляет, чтобы взял побольше боеприпасов, это может означать одно из двух: либо начальник абсолютно некомпетентен, дурак дураком, как говорят в армии, либо дело слишком серьезное и деликатное. Такое, что точно не все вернутся назад. А замкомандира полка подполковник Шинкаренко в этом отношении его смущал основательно. Одновременно и своей явной тупостью, заметно превышающей даже армейскую норму, и невероятной, невообразимой, какой-то звериной хитростью. Этот и черта проведет, говорили о нем офицеры. Восемь месяцев тому назад, когда Шинкаренко был назначен командиром войсковой маневренной группы, ропот в офицерской среде достиг такой силы, что несколько офицеров отказались воевать под его руководством. Шинкаренко без лишнего шума заменили. Но к следующей ротации он как ни в чем не бывало выплыл снова в роли потенциального командира оперативной группы, и майор Дидусь, и комбаты Лапов и Анастасии, сцепив зубы, промолчали. Теперь он жалел об этом. Потому что командир из Шинкаренко оказался никакой. Блеклая, картонная личность, неспособная принимать толковые решения и тем более добиваться их выполнения. Он и в полку-то нередко ставил задачи от третьего лица: «Командир приказал», «Это требует командир полка», «Кэп распорядился». А на войне и вовсе был просто посредником между непреклонным голосом старшего начальника, улавливаемым по радиостанции, и суровыми мужиками-комбатами, которые вполне могли ответить отборной бранью в ответ на халтуру. Но кто-то могучий из тени столичного штаба крепко тянул этого подполковника вверх, потому приходилось с ним мириться.
Что ж, все нагло врут. И те, кто научился врать всем – и подчиненным, и начальникам, – имеют наибольший успех на службе. Феерический карьерный рост. Но вот он так не может, не научился. Да и черт с ними! Побольше взять боеприпасов… Это сколько – полтора боекомплекта, два?
Игорь Николаевич стоял уже возле своей пропахшей едким дымом палатки.
– Товарищ майор, офицеры собраны, ждут постановки боевой задачи.
Майор упругой походкой подошел к небольшому строю, привычно дернул плечами, расправив их, и ощутил такой же привычный прилив уверенности и бодрости… Подчиненные не обязательно должны знать, что накипело на душе у их командира.
На рассвете следующего дня с довольно тяжелым сердцем майор собрал сорок три человека, из которых девять были офицерами его батальона. В труднодоступный горный район их должны были доставить три «вертушки» – транспортно-боевые вертолеты. Тут-то и познакомился Игорь Николаевич с Вишневским, который лично командовал вертолетной группой. Он хорошо помнил омерзительно промозглый рассвет, зловещее одеяние гор, сотканные из тумана саваны и замерзшие, уже приготовившиеся опасть осенние листья, застывшие в непроницаемом безмолвии. Холодная осенняя дрожь легкими разрядами пробивала у него где-то между лопаток, когда он приказал участникам операции выбросить из рюкзаков сухой паек и заполнить место дополнительными боеприпасами и гранатами, причем к гранатам присоединить запалы. К нему тихо подошел замполит.
– Николаич, а мы… вообще вернемся? – испуганным шепотом спросил капитан. Зрачки у него были как у проститутки, которой закапали беладонны, но только возбуждение в них было иного порядка – смесь смертельного ужаса и безысходности.
– Это вряд ли… Хотя все может быть, мы ж зубастые, – очень серьезно и без тени улыбки ответил он. Шутка вышла мрачной и натуральной, отчего замполит поежился, втянул тонкую шею в плечи, как будто старался спрятаться.
– Боже мой, Боже мой, когда ж этот ад закончится, за что ж нас так… – шепотом запричитал капитан, возведя глаза к бездонному, бесконечному небу.
Игорь Николаевич только посмотрел на офицера пристальным и печальным взглядом. «Как же все трясутся, когда возникает перспектива подпортить пушистую шкурку», – подумал он про себя, затем повернулся к поодаль копошащимся солдатам и офицерам для короткой, отрывистой команды. Круговым движением расправил плечи, и вышло уже ритуально. Подчиненные уже привыкли: после этого символического движения тела все второстепенное отбрасывается к чертям собачьим, начинается мужская работа без оглядки и без раздумий.