Огаи. Два Солнца
Шрифт:
Секунды я скользила ладонями по деревянным панелям, отмечая все впадины, шероховатости и подъемы, пытаясь понять, где же вход.
Нигвил пришел в себя и сразу же направил на меня новую атаку. Священный огонь. Он был слабее предыдущего, видимо, «синий плащ» еще не восстановился. Я увернулась, отскочила вбок и волей случая оказалась возле того самого места.
Проход! И все-таки там наверху знают обо мне!
Нигвил медлил всего секунду, собираясь для новой атаки, но я уже отыскала потайную щеколду. Часть стены начала сдвигаться назад.
– Давай же! Быстрее!
Я скользнула через узкую щель внутрь. Глядя в изумленные глаза вершителя правосудия, оставшегося в комнате, я с нечеловеческой силой надавила на дверь, и несколькими ударами повредила механизм. Пусть ненадолго, но это задержит его.
– Нужно бежать!
В темном узком коридоре отвратительно воняло чем-то, зато шум на какое-то время полностью стих. Даже с моим идеальным слухом разобрать что-то через столь толстые преграды было невозможно.
Расстояние между стенами позволяло скользить ладонями сразу по обеим, даже не разгибая рук в локтях. Это было очень кстати, так как ноги то и дело спотыкались о выступающие камни в неровном полу. Я бежала как можно быстрее: в любой момент Нигвил мог найти способ попасть в проход, и тогда меня бы уже ничто не спасло. За толстыми стенами не было слышно ни звука.
Как много времени необходимо человеку, чтобы открыть дверь? А может, Нигвил уже поджидал меня на той стороне?
Скоро коридор закончился тяжелой деревянной дверью. Я потянула за рычаг и, не раздумывая, вбежала в комнату. Глаза на мгновение ослепило от яркого света. Я часто заморгала, пытаясь разглядеть хоть что-то кроме зелено-красных пятен.
– Папа! – вскрикнула девушка, за чьей спиной я оказалась. Прижимая руки ко рту, она безвольно упала на колени, отчего многоярусные юбки с шелестом расстелились по полу.
– Еще один Огай! Ха! Неужели ты думаешь, это поможет?
Хранитель Мерегейса, вокруг которого на полу светились непонятные мне знаки, переплел пальцы, выписывая в воздухе невидимые символы. Не к добру это!
– Пусть вас будут хоть тысячи! Вы никогда не сможете одолеть меня!
Человек жутко рассмеялся.
– Никогда, Огай! Никогда! – его лицо растянуло в ухмылке, и девушка передо мной что-то зашептала сквозь слезы.
Джейр, на когда-то белоснежной шерсти которого виднелись глубокие раны и бурые пятна крови, оскалился и зарычал, не сводя глаз с Хранителя города. От него Огая отделяло всего три-четыре прыжка.
– Твое место на самом дне! Так и возвращайся туда, – протянул человек и направил на моего друга черную тень, возникшую прямо перед ним из ниоткуда.
Джейр не пытался увернуться, он стремглав бросился на Хранителя, сокращая расстояние между ними. В его глазах не было ни страха, ни сомнения. Он бежал навстречу своей смерти.
– Джейр! – прокричала я на полпути к Хранителю, но было уже поздно: огромное черное облако безжалостно поглотило белоснежного волка. – Нет, Джейр!
На этот раз не заботясь об одежде, я обратилась, стиснула клыки в лютом оскале и прижалась к земле, а в следующее мгновение бросилась на человека.
Мерзавец! Никому не позволю причинять вред тем, кто мне дорог! Я уже предчувствовала вкус его крови, ощущение от того, как острые зубы вопьются в его плоть. Эмоции полностью поглотили меня, и я не заметила главного…
Тело пронзили тысячи невидимых иголок от столь резкого соприкосновения с барьером. Мне казалось, что внутри меня за секунду разгорелся пожар такой силы, что все вокруг могло исчезнуть без следа. Пропали звуки, исчезли запахи и ощущения.
От барьера меня отбросило на несколько метров. Перевернувшись через себя несколько раз, я приподнялась на передних лапах, но сил не хватило, и я снова вернулась к обличью человека.
Все провалилось во тьму.
***
Когда я пришла в себя, расстановка сил кардинально переменилась. Я прокашлялась и привстала на локтях. В комнате было много дыма, пахло гарью. Я протерла глаза, будучи не в силах поверить увиденному.
Хранитель прислонился спиной к стене и медленно сползал, пока не уперся коленями в пол. Его уже порядком потрепало, все щиты пропали, сквозь разорванные до лохмотьев дорогие одежды виднелись глубокие раны. К уйме запахов, витавших в воздухе, примешался стойкий дух человеческой крови и паленой шерсти.
У меня это не укладывалось в голове. Кто мог такое сделать? И как? Безумный, полный ненависти взгляд поверженного правителя был прикован к кому-то перед ним, но из-за клубов дыма я не разглядела, к кому именно. Я встала и откашлялась. Становилось все жарче, и тут по стенам ползли золотистые языки пламени.
– …и знаешь, – разобрала я слова Джейра, отчего мне стало страшно. – Ты был прав. Иногда нужно достигнуть дна пропасти, чтобы оттолкнуться и взмыть вверх.
Наконец я увидела его. Джейр вернул себе человеческое обличье. Он поднял с пола меч Хранителя и размеренным шагом приближался к человеку, пока не оказался всего в шаге от него.
– Ты… убьешь меня? – правитель рассмеялся. Его глаза светились безумным блеском. – Ты так ничего и не понял, Огай! Не надейся, что это закончится с моей смертью! Целый мир – вот кому тебе придется противостоять. Таких, как вы, не должно существовать!
Хранитель громко заорал, потому что Джейр вонзил клинок в его левую руку. Медленно, с наслаждением Огай провернул лезвие, причиняя человеку как можно больше боли. Меня замутило. Это было неправильно. Огай, которого я знала, не позволил бы себе издеваться над кем-то, даже если тот заслуживал самых зверских и долгих пыток. Джейр должен был сразу убить его, но отчего-то медлил. Хранитель стиснул зубы и снова рассмеялся. Он твердил снова и снова:
– Все не закончится с моей смертью. Ты так и будешь гнить на дне этого мира!
Джейр как будто не слышал слов. Он поднес лезвие к самому горлу и сказал:
– Я подарю тебе смерть от твоего же меча. Хотя твоя кровь никогда не смоет крови Огаев, пролитой по твоей вине.
Хранитель рассмеялся.
– Ну, давай же! Давай! Проклятый Огай, давай!
– Подождите!
Рука Джейра зависла в воздухе, и мы все перевели взгляд на девушку, которую я прежде видела перед собой. Она подбежала и заслонила собой Хранителя Мерегейса. Длинные каштановые кудри рассыпались по плечам, на красивом худом лице застыло выражение непереносимой душевной боли.