Огарева, 6
Шрифт:
— Мы слыхали об этом, — заметил комиссар, и все сотрудники его управления дружно рассмеялись.
— Это я цитировал самого себя, — пропел Романов, сменив горделивые горловые интонации на высокий, чуть не женский фальцет, — прошу прощения. Здесь все так молоды, что мне показалось, будто я нахожусь в институтской аудитории. Так вот. У Пименова на заводе был только один сообщник — Налбандов. Как начальник ОТК, он браковал ту продукцию, которую поставляли смежники, — иглодержатели для проигрывателей, пластмассовые коробочки и металлические зажимы. Опытные образцы — к ним особые претензии. В комиссию, которую создал
Комиссар помолчал, записал что-то на листке бумаги и заметил:
— Судя по всему, Пименова будет очень трудно взять. Максимум осторожности. Хотя такого рода жулики, как правило, сдаются, когда чувствуют, что партия проиграна, но Пименов может пойти ва-банк. Он понимает, что терять ему нечего.
7
Морадзе встретил Сухишвили точно так же, как и в первый день, разве что в глазах у него не было той спокойной, тяжелой неприязни, которую он даже не считал нужным скрывать.
— Как добрались? — спросил он. — Говорят, на перевале размыло дорогу.
— Дорогу действительно размыло. Ничего, подтолкнули машину плечом, и вот у вас. Вы телеграмму получили?
— Какую?
— От меня.
— Ах, эту… Да, получил. Спасибо. Тронут. Вы, вероятно, рассчитываете, что в знак благодарности я стану активно помогать вам?
— Я на это не рассчитывал. Просто теперь я могу со спокойным сердцем допросить вас.
— Я к вашим услугам.
— Ну и прекрасно. Тогда начнем?
— Нет. Сейчас у меня рабочий день. Я должен вести людей по маршруту. Я вернусь к пяти, тогда и начнем.
— Увы. Мы начнем сейчас.
— Вы уполномочены сорвать график тренировок?
— Да. Поскольку Кешалава уже изобличен в убийстве одного человека, а подозревается в убийстве еще трех людей и в хищении государственных ценностей, мне придется отвлечь вас от тренировок.
— В прошлый раз вы мне говорили, что его обвиняют в изнасиловании.
— А вы помните, как прошлый раз меня встретили?
— Так же, как сейчас.
—
— Вам бы хотелось, чтобы я бросился на шею? Вы сделали то, что обязан сделать каждый честный человек на вашем месте. Вы просто добросовестно выполнили свой служебный долг.
— Ну и уговорились. В тот раз я тоже выполнял свой служебный долг, когда говорил вам об изнасиловании. Впрочем, изнасилование и убийство — это близко. Давайте, товарищ Морадзе, начнем работу. Меня интересует, в какое время к вам пришел Кешалава.
— Не помню.
— Я предупредил вас о ложных показаниях.
— Именно поэтому я вам так отвечаю.
— У него был чемодан?
— Не помню.
— Вот санкция на обыск.
— Я обыскал все помещения после вашего отъезда. Никакого чемодана не было.
— Нам придется поискать еще раз.
— Это ваше право.
— В котором часу вы ушли в маршрут на следующий день после того, как здесь появился Кешалава?
— Как обычно, в девять.
— Кто оставался в лагере?
— Никого.
— Больных не было?
Морадзе на мгновение задумался.
— Кажется, был больной. Да, да, больной тогда был. Я могу уточнить по дневнику.
— Когда вы вернулись, Кешалава ждал вас?
— Да. Я отвез его на «газике» вниз после того, как мы вместе поужинали.
— Он был без чемодана?
— Он был без чемодана.
— Вы это помните?
— Это я помню.
— Мог ли он прийти к вам накануне, но оставить чемодан на веранде?
— Мог.
— Вы не видели чужого чемодана на веранде?
— Я не обратил внимания. На веранде всегда много чемоданов и рюкзаков — их оставляют альпинисты.
— А спрятать среди чемоданов и рюкзаков альпинистов маленький чемоданчик можно?
— Я не пробовал.
— Вы такую возможность допускаете?
— Допускаю.
Сухишвили пригласил своих сотрудников и сказал:
— Давайте, товарищи, начинайте обыск. Понятых возьмите. Объясните им, что мы ищем и почему это надо обязательно найти.
Морадзе налил себе молока, выпил, вытер рот платком и посмотрел на альпинистов, которые толпились на волейбольной площадке.
— Скажите, пожалуйста, ребятам, — попросил Морадзе, — чтобы они были свободны. Могут позагорать возле водопада.
— Сейчас скажу, — ответил Сухишвили, рассматривая карту района, укрепленную на стене. — А эту карту кто рисовал?
— Я.
— И тропы вы наносили?
— Конечно.
— А что значит вот это?
— Этот знак говорит о наличии змей.
— Когда у вас был Кешалава, карта была на стене?
— Да. Мне кажется, да.
— В районе, где много змей, нельзя ходить?
— Почему? Можно. Только надо надеть резиновые сапоги.
— У вас есть такие сапоги?
— Конечно.
— А что за район — этот змеиный заповедник?
— Это не заповедник, я же сказал вам. Там камни, неподалеку река.
— С километр отсюда?
— Семьсот сорок два метра.
— Где у вас обычно хранятся сапоги?
Морадзе кивнул в сторону веранды:
— Там. Но они не хранятся. Просто стоят.
— Кешалава не просил у вас сапог?
— Не помню.
— Он при вас рассматривал карту? Спрашивал об этом месте?
— Не помню.
— Почему вы так отвечаете?
— Потому что я действительно не помню этого.
— В змеином месте можно спрятать чемодан?