Огненная дугаПовести и рассказы
Шрифт:
— Почему вы не форсировали Днестр с ходу? — вдруг спросил Мусаев полковника.
Ивачев замялся, соображая, как лучше ответить. Сказать, что не было приказа? Но генерал спросит: «А нужен ли был приказ?» — и придется признаться, что приказа ждать не следовало. Сказать, что у противника на западном берегу сильные укрепления? Так ведь и на Днепре у гитлеровцев были такие укрепления. Теперь полковник начал понимать нового командарма… Лучше поэтому промолчать, подождать, что он сам скажет…
Мусаев строго посмотрел на Ивачева, на начальника штаба дивизии, молчаливо затаившегося в углу, и продолжал:
— Когда
Юргенев взглянул на побагровевший шрам Ивачева, ставший почти синим, и поспешил на помощь командиру дивизии:
— Дивизия Ивачева действительно слаба, товарищ командующий. Полковнику известно, что Ауфштейн перебросил с той стороны Днестра к Липовцу резервные части. Разве в этих условиях мог Ивачев форсировать реку, не обезопасив свои тылы?..
Юргенев сказал то самое, о чем думал полковник. Однако Ивачеву почему-то показалось, что Юргенев думает совсем о другом, высказываясь в его защиту. Да и не страшится полковник окружения. И ударить по противнику он мог, если бы не знал заранее, что штаб армии при прежнем командующем ставил задачу — сначала выбросить части Ауфштейна из Липовца, очистить весь берег реки, чтобы развязать руки дивизии Скворцова и танковому корпусу Городанова. Пожалуй, и в самом деле вчера легче было форсировать реку, чем сегодня, и тем более завтра или послезавтра…
— Вы знаете, на сколько километров захвачен берег? — спросил Мусаев.
— Согласно утренней сводке, на восемьдесят три…
— А сколько плацдармов на том берегу?
— По сообщению штаба фронта, четыре, товарищ командующий.
— Вот-вот! Четыре! А если бы мы начали форсировать реку на фронте в восемьдесят три километра, что стали бы делать немцы?.. Вы что же думаете, они не устали? Им отдых не нужен? Да им он нужен гораздо больше, нежели нам: ведь им приходится убегать с завоеванной земли, а мы эту землю освобождаем!
— Понятно, — угрюмо ответил Ивачев, боясь взглянуть в глаза командарму.
— А если понятно, значит, форсирование следует начать сегодня ночью, ближе к рассвету. И меньше всего думать об окружении, пусть противник боится окружения. К ночи сюда придет пополнение, я придаю вам три батальона. На том берегу, если удастся, старайтесь продвинуться до городка Горынь…
— Но Липовец остается в нашем тылу, — резко напомнил Юргенев.
— Вот и отлично. А еще лучше будет, если Скворцов перестанет нажимать на этот городишко. Может быть, тогда фельдмаршал Ауфштейн передвинет туда свой штаб. Он такой, всегда держит своих штабистов под страхом пулеметного обстрела…
— Ваш план надо еще согласовать с командующим фронтом и Ставкой, — снова напомнил начальник штаба.
— Сначала зацепимся за тот берег, а потом согласуем, — равнодушно произнес Мусаев и поднялся.
Начальник штаба дивизии как-то уж очень подобострастно, как показалось Ивачеву, бросился провожать командарма. Полковник с горечью подумал, что его первый помощник, с которым он вместе воюет второй год, как видно, тоже склонен к более решительным действиям и не одобряет всех тех уловок, к каким по привычке прибег комдив, зная, как трудно выпросить что-нибудь у начальства. А Мусаев взвалил на их плечи такую тяжесть, что под ней и свалиться недолго…
Командующий уже сел в свой вездеход, но вдруг обратился к Ивачеву:
— А эту девушку… Как ее зовут?..
Казакова! — подсказал начальник штаба.
— Да, Казакову Галину представьте к награждению. Если бы не она, не видеть бы мне больше офицера связи и не быть бы ему моим адъютантом.
Машины тронулись, скатились на снег, пошли быстрее.
Полковник все еще стоял на бугре, провожая их взглядом.
Начальник штаба дивизии сказал:
— Боевой генерал!
Полковник хотел ответить резкостью, но лишь недовольно проворчал:
— А крепко, видно, этот Ауфштейн въелся в печенки нашему командарму.
— Почему? — растерянно спросил начальник штаба.
— А ты что, газеты не читал, которые немцы разбрасывали?
— Ну, это чепуха! — усмехнулся начштаба. И деловито добавил: — Пойдемте-ка, товарищ полковник, решать задачку, которую поставил генерал-лейтенант. Мне думается, теперь она окажется посложнее, чем была вчера.
— А что ж ты мне вчера об этом не сказал?
— Да, как и вы, на Липовец оглядывался! — признался начштаба.
И оба, заметно помрачнев, пошли снова в блиндаж.
8
Инспекционная поездка по армии заняла не один и не два дня, хотя, уезжая из штаба, Мусаев надеялся вернуться к вечеру. Все оказалось сложнее и труднее.
Давно уже прошли те времена, когда сжатые до предела армии занимали узкие пространства, иногда просматриваемые с одного какого-нибудь наблюдательного пункта. Так было, например, на Волге, когда противник стеснил на берегу несколько наших осажденных армий в клубок, пытаясь разрубить этот ощетинившийся, словно гигантский еж, живой организм на мелкие части и уничтожить. Мусаев был там, у Волги. Дивизия, которой он командовал, насчитывала тогда едва ли тысячу активных штыков, а располагалась на одной лишь окраинной улице города.
Так было и позже, например под Курском.
В те дни сосредоточившаяся под тяжкими ударами группировка армий была размещена так тесно, что казалось, любой взорвавшийся снаряд найдет не одну, а десятки жертв. Но настал час, и гигантская пружина развернулась, опрокинула колонны наступавших немецких армий, словно на место каждого убитого вставали двое, а на место двоих — четверо…
Но как бы то ни было, и в сегодняшней действительности привычка к единой линии фронта, в пристрастии к которой генерал обвинил Ивачева, на него самого тоже действовала еще с магической силой. Хотя командарм знал, что никакой единой линии фронта нет, ему все-таки трудно было ориентироваться в том постоянном движении, в каком находились подчиненные ему части. Штабы на колесах оказывались зачастую за двадцать-тридцать километров от тех мест, в которых, как до этого сообщалось, они располагались.