Огненное море
Шрифт:
— Это не было убийством, — резковато возразил Понс. — Жизнь принца Эдмунда принадлежала Наследному Государю, как и жизни всех подданных Его Величества. Король решил, что этот молодой человек будет ему нужнее мертвым, чем живым.
— Он мог бы позволить молодому человеку высказать свою точку зрения по этому вопросу, — сухо заметил Эпло.
Патрин пытался запомнить дорогу, но почти тут же запутался в сплетении совершенно одинаковых туннелей. Только по уклону гладкого каменного пола он и понял, что они спускаются вниз. Вскоре светильники остались позади, теперь коридоры освещали укрепленные на стенах факелы. У самого пола, напрягая зрение, Эпло сумел различить остатки рунных надписей. Впереди раздавался звук тяжелых шагов, словно идущие несли какую-то ношу. Тело принца, понял Эпло.
Канцлер хмурился:
— Мне очень сложно понять вас, сударь. Ваши слова идут словно бы из черной тучи, прорезанной вспышками молний. Я вижу в вас ярость, от которой меня бросает в дрожь, и кровь стынет в моих жилах. Я вижу в вас высокие притязания, жажду власти и стремление любыми средствами достичь этой власти. И смерть вам не в новинку. Однако же я чувствую, что вас сильно задевает и тревожит то, что, по сути, было всего лишь казнью преступника и мятежника.
— Мы не убиваем своих, — тихо ответил Эпло.
— Прошу прощения? — Понс сделал шаг к патрину. — Что вы сказали?
— Я сказал, что мы не убиваем своих, — резко бросил Эпло и умолк. Канцлер был прав: он был встревожен, происшедшее задело его — он понимал это и злился на себя за подобную чувствительность. К тому же ему вовсе не нравилась здешняя манера — а вернее сказать, всеобщая способность — заглядывать в самую душу человека.
«Похоже, я буду рад темнице, — подумал он. — Мне будет хорошо в прохладной успокаивающей темноте, в тишине, в молчании». Ему нужны были темнота и тишина. Ему нужно было время, чтобы обдумать все и разработать план действий. Ему нужно было время, чтобы избавиться от этих тревожащих ненужных чувств и мыслей, чтобы разобраться…
Это напомнило ему о вопросе, который он так и не успел задать:
— Я слышал о каком-то Пророчестве. Что это?
— Пророчество? — Понс искоса взглянул на Эпло и тут же отвел глаза. — Когда вы успели услышать о Пророчестве?
— Как раз после того, как ваш солдат попытался меня убить.
— О, но вы же тогда едва успели прийти в себя. Вы были в шоке…
— Но со слухом у меня все было в порядке. Герцогиня сказала что-то о пророчестве. И мне захотелось узнать, что это значит.
— Пророчество… — Канцлер задумчиво потер подбородок. — Постойте-ка, я попытаюсь припомнить… Должен признать, я тогда был в достаточной мере удивлен тем, что она об этом заговорила. Не могу даже представить себе, о чем она думала! В прошедшие века было столько пророчеств и столько пророков, что, понимаете… У нас пророчества рассказывают детям, как сказки.
Эпло видел лицо канцлера, когда Джера упомянула о Пророчестве. Понс явно не воспринял это как детскую сказочку.
Прежде чем патрин успел еще что-нибудь сказать, канцлер самым невинным тоном начал обсуждать руны на игральных костях, явно пытаясь выудить у Эпло информацию. Теперь настала очередь Эпло уходить от ответов. Вскоре, впрочем, канцлер оставил и эту тему. Дальше они шли по бесконечным коридорам в молчании.
В катакомбах было сыро, зябко, тяжело дышалось. К тому же в воздухе пахло тлением, и запах этот был почти физически ощутимым, налипал на язык, забивался в горло, как тяжелая маслянистая жидкость. Единственным звуком, раздававшимся в тишине подземных коридоров, были шаги сопровождавших их мертвецов.
— Что это? — внезапно раздался рядом новый голос.
Канцлер вздрогнул и невольно вцепился в руку Эпло — живой жался к живому в царстве мертвых. Сам Эпло почувствовал, что у него екнуло сердце. Он понимал, что чувствует Понс, а потому не стал упрекать канцлера за то, что тот дотронулся до патрина, хотя почти мгновенно стряхнул его руку.
Из тени в свет факелов вышла призрачная фигура.
— Пламя и пепел, ты меня напугал, хранитель! — Понс тяжко вздохнул и рукавом черного с зелеными рунами одеяния отер выступившую на лбу испарину.
— Никогда такого больше не делай!
— Прошу простить меня, милорд, но мы здесь внизу не привыкли видеть живых.
Человек поклонился. Эпло с немалым облегчением, в котором сам не желал себе признаваться, осознал, что перед ним живой.
— Лучше бы тебе к этому привыкнуть, — сурово проговорил Понс, явно желавший изгладить впечатление о своем недавнем испуге. — Здесь со мной — живой пленник, и Его Величество повелел хорошо с ним обращаться.
— Живые пленники, — проговорил хранитель, смерив Эпло холодным взглядом, — это чушь.
— Я знаю, знаю, но с этим ничего поделать нельзя. Этот…
Тут Понс подозвал хранителя и зашептал ему что-то на ухо.
Оба обернулись и взглянули на покрытые рунами руки Эпло. От этих взглядов холодок пробежал у него по спине, но он совладал с собой и даже не пошевелился. Будь он проклят, если позволит им увидеть его чувства!
На хранителя рассказ канцлера, похоже, не произвел большого впечатления:
— Каким бы странным он ни был, его нужно кормить, поить и следить за ним, не так ли? А я здесь один в ночную часть цикла, у меня нет помощников, хотя я не раз просил о том, чтобы мне прислали кого-нибудь…
— Его Величество знает… очень сожалеет, в настоящее время ничего нельзя сделать… — бормотал Понс.
Хранитель фыркнул, махнул рукой в сторону Эпло и отдал приказ одному из мертвых стражей:
— Отведите этого живого в камеру рядом с тем мертвым, которого доставили сегодня. Я смогу работать над мертвым и в то же время следить за живым.
— Я уверен, что Его Величество пожелает поговорить с вами утром, — вместо прощания сказал канцлер, обращаясь к Эпло.
«Я тоже в этом уверен», — подумал Эпло, но вслух этого не сказал. Он отодвинулся подальше от стражника:
— Скажите этой штуке, чтобы она не тянула ко мне лапы!
— Ну, что я говорил? — вопросил хранитель в пространство. — Тогда иди со мной.
Эпло и хранитель прошли мимо ряда камер, занятых мертвыми: некоторые неподвижно лежали на холодных каменных ложах, некоторые бесцельно расхаживали по камерам. В сумраке можно было разглядеть призраков, витавших возле своих тел; слабый бледный свет, исходивший от них, немного рассеивал мрак тюрьмы. Железные решетки с запертыми дверями позволяли видеть пленников, но не давали им покинуть их крохотные пещеры-камеры.